статья
Сад Блужданий как ландшафтное отражение концепций Цветочного
Ордена
Г.П. Дьяконов
Барокко и классицизм в истории мировой культуры: Материалы Международной
научной конференции. Серия «Symposium». Выпуск 17. СПб.: Санкт-Петербургское
философское общество, 2001.
Одной из важных характеристик культурологического континуума
можно признать взаимосвязь ландшафтных реалий разнообразной этимологии
и концепций различных течений гуманитарной направленности. Сад
Эпикура как лоно развития философских концепций, ландшафтная предопределенность
творчества некоторых поэтов вплоть до жанровой предопределенности
идиллии, буколики и георгики, — эти моменты достаточно убедительно
подтверждают постулат о взаимодействии и взаимообусловленности
культурного ландшафта и искусства, эстетики. Символично, что выделение
эстетики как самостоятельной дисциплины происходит именно в период
активной перемены форм культурного ландшафта.
Восприятие ландшафтных реалий сквозь призму рецептивной эстетики
предполагает наличие реципиента, чувствительного к многомерной
семантике ландшафтных реалий, отношений между ними. Поэтому естественна
и закономерна идея Р. Вуда о необходимости восприятия произведений
поэта на фоне его родного ландшафта, впоследствии развитая И.
Гердером.
Сад Блужданий, принадлежащий Цветочному Ордену, воспетый как
прекрасный приют ордена (Knapp, F.: Erinnerungen an das 250jahrige
Jubelfest des Pegnesischen Blumenordens. Das Irrhainfest am 3.
Juli 1894. Nurnberg, 1894) и уединенное место пребывания муз (Panzer,
G.W.: Erneuertes Gedachtnis des vor hundert und funfzig Jahren
gestifteten Pegnesischen Blumenordens in einer vor einer feyerlichen
Versammlung der gegenwartigen Ordensmitglieder am 5. Julius 1794
gehaltenen Rede. Nurnberg, 1794), является дальнейшим развитием
традиции вовлечения ландшафта в процессы рефлексии и поэтического
творчества и свидетельствует о стремлении адаптировать характерные
черты античных академий в темпоральных границах иной социокультурной
формации.
Семантико-аллегорическая наполненность сада существенно предопределена
пиетизмом его создателей. Представленность элементов лабиринта
побуждает исследователей предположить модельный характер античного
лабиринта, в трактовке которого создатели следуют в русле древнехристианского
восприятия его как символа тернистого пути к спасению души (Jurgensen,
Renate: Utile cum dulci. Mit Nutzen erfreulich. Die Blutezeit
des Pegnesischen Blumenordens in Nurnberg 1644 bis 1744. Verlag
Harassowitz, Wiesbaden, 1994, pp. 220).
Несмотря на несомненную весомость пиетистского элемента, вряд
ли можно безоговорочно согласиться с трактовкой Сада Блужданий
с позиций аналогии с семиотикой монастырских сооружений, равно
как и с основанным на этой аналогии постулатом об антитетичности
стремления в монастырский уклад жизни и духа барокко.
Попытки трактовать элементы Сада Блужданий как отражение лингвистических
концепций (Rusam, Hermann: Der Irrhain des Pegnesischen Blumenordens
zu Nurnberg. Altnurnberger Landschaft Bd. 33, Verlag Korn&Berg,
Nurnberg, 1983, pp. 83), в каком-то смысле достаточно закономерна.
Тем не менее, стремление экстраполировать идейное содержание пуристических
устремлений на этот уровень представляется несколько прямолинейным
и не лишенным определенного механицизма восприятием достаточно
сложного явления барокко.
Особый интерес вызывает тот факт, что, демонстрируя определенную
культурологическую преемственность, Сад Блужданий, в свою очередь,
оказал влияние на деятельность других объединений, что дает возможность
обоснованно говорить о его надрегиональном статусе и вовлеченности
в более глубокие процессы европейского масштаба.
Как видим, значимость Сада Блужданий как пространственной константы
культурологического ландшафта периода барокко достаточно велика.
Кажется правомерным предположить, что именно этот факт решающим
образом обусловил экзистенциальную континуальность самого Цветочного
Ордена как составной части культурологического ландшафта немецкоязычного
ареала.
