статья
Алексей ИЛЬИНОВ
РАЙ ВИСЕЛЬНИКА
(La visibilite du finale)
А Мастер постигал процесс гниения,
А пилигрим - глубины подсознания.
Кирилл РЫБЬЯКОВ
"Где ты, где ты, брат Висельник?", - разомкнутое, пересохшее
отверстие рта непослушно, ворочая языком, глотая отдельные слова,
дробя их на невнятные звуки, шепчет из-под полусгнившего, пропитавшегося
грязью и выделениями, тряпья на нарах. Сверху, с промокшей, склизкой
на ощупь, потолочной балки, капает, влага скапливается в бурую
глинистую жижу, где туда-сюда курсируют шустрые головастики -
единственные благодарные соседи, не считая дождевых червей и семейства
слизняков в трещине пола. Безответно. Безъязыко. Немо. Страх наползает
даже днём, когда ненадолго, всего на какие-то несколько часов,
очерчиваются контуры предметов. И только щербатый, часто осыпающийся
и меняющий вчерашние очертания, горизонт продолжает полыхать -
ровными, кремовыми апельсиново-золотистыми протуберанцами неведомых
солнц. Живых или электрических? Согревают ли они тех, отошедших?
Тени, благодушные, широкие и давние, приходили, рассаживались
у чахлого, гаснущего под порывами ветра, костерка, доставали из
вещмешков спички, соль, серые, несъедобные на вид, сухари, мясные
консервы и вяленых лещей, и тихо чему-то улыбались. Они то уж
точно знали, когда Висельник придёт и призовёт за собой в Царствие
Своё... Нет, ответа они не давали, а только улыбались, затем,
вволю насидевшись и согревшись, поднимались, оставляли что-нибудь
(например, в прошлый раз он обнаружил вязаные носки и моток суровых
ниток в папиросной пачке), и растворялись...
После Отшествия старика тот как-то явился к нему и, неожиданно,
заговорил, хотя до того только молчал и беззвучно плакал в своём
углу.
Всё ждёшь и ждёшь его? Глупенькое дитя моё, не надо. Пойдём-ка
лучше со мной...
Отойди... Он ждать велел.
Не гони. Я и так, отошедший. Кто это - "он"? Висельник
твой, что-ли?
Висельник. Брат Висельник. Убирайся прочь, туда, откуда явился.
Он ждать велел. Убирайся. Душу мою не томи. Я же схоронил тебя,
сморчок. К старухе твоей, сморчихе, прикопал и крест ещё поставил.
Ведь ты же видел. Всё косился на меня - даже мёртвый покоя не
давал. Чего тебе ещё нужно? Помянуть? Хлебом и водою. Или кровью
своею. Другого нет ничего... Довольно этого? Убирайся!
Я то уйду. Успеется. А ты, я смотрю, никак про душонку вспомнил?
Ох, глупенький, глупенький... Со мной пошли. Не будет тебе прока
от Висельника-то твоего... Обманет он тебя. И душу твою погубит.
А Царствие оно вон где. Или, что, забыл? Ну жди, жди. Не дождёшься!
Дождусь... А ты, ты, сморчок, заведёшь куда? Неужто там есть
что-то? Куда вы все отошли? Ведь никто из вас не вернулся! И некуда,
некуда идти. В горизонт?
А ты был там? А вдруг там и есть оно - Царствие Его? Не мучь
так себя, глупыш...
...
Старик отходил, а прежний, ёкающий страх сохранялся, мучая бессонницей
и резями в пустом, надорванном недоеданием и неочищенной талой
водой, желудке. Висельник снова давал о себе знать - намёками
и притчами - и всадники его не раз проносились над блиндажом,
задевая кусты и верхушку шлаковой кучи. Нет, в горизонт идти не
хотелось. Что-то подсказывало ему, что там, за горизонтом, ничего
нет... Пустое. Обманка. Фантом. Меленький песочек на пляже высохшего
моря, просачивающийся сквозь пальцы. И сон был о том же. Что,
мол, он счастлив, весел и пьян. И даже любовь свою нашёл на каком-то
бурном празднестве. Кажется, на столичном Дне Города. Они, как
будто, познакомились в ночном клубе, на концерте известной группы,
он осторожно поцеловал её и, получив взаимный ответ, бродил с
ней по запруженной людскими толпами набережной в ожидании припозднившегося
салюта. Она смеялась и рассказывала что-то уморительное о своих
подружках и поездке с родителями в Италию, где в Римини она умудрилась
отстать от группы и потеряться. А утром он любовался ею - спящей
и поразительно красивой, какой-то неземной, на залитой светящейся
глазурью подушке. Она проснулась и, мурлыча, сразу же потянулась
к нему, набросила на голое тело его рубашку и, зашлёпав по паркету
узенькими детскими босыми ступнями, отправилась на кухню варить
кофе... Да, сон был, и даже кружка сохранила едва уловимый горчащий
аромат чёрного кофе...
Так и он отошёл, собрав оставшиеся боеприпасы, щёлкнув винтовочным
затвором, и, быть может, в сотый, в тысячный раз перепроверив
маршрут, водя ногтем по знакомым ложбинкам в потемневшем пластике.
Но карта солгала. Штрих-пунктиры векторов движения стёрлись или
полностью изменили своё направление - на месте точки общего сбора
образовалось омерзительное грязевое болото, плескавшееся у просевшего
подножия начисто разрушенного сооружения непонятного назначения...
Обратно он не вернулся. Возможно, потому что старик не оставил
его.
- Ну что, дождался? Идём, глупенький, идём-ка лучше со мной...
Устал ведь, небось?
Устал, отче... Очень устал.
Если устал - отдохни. Ты же всё знаешь...
Другие, пришедшие из-за горизонта, что позже появились здесь,
уже не нашли его. Никого, кроме обрывка приглушённого шёпота:
"Где ты, где ты, брат Висельник?". О Висельнике они
не знали ничего...
