тексты
Алексей Ильинов
КОЛЬЦО ДЕКАБРЬСКИХ АРХАНГЕЛОВ
(Sacrificare)
Импрессия: VON THRONSTAHL “Turn The Centuries”,
“Vorwarts, die Raben der Endzeit”
I
Мiр наш отражается в зрачках погибших ангелов…
Возможно что-то, не подлежащее внятному рациональному объяснению,
побудило меня покинуть эти постылые стены, переполненные непрекращающимся
шумом и излишне бурными эмоциями. Да и что я мог забыть среди
розоватых невзрачных обоев, наклеенных явно в спешке (дабы «сдать
объект в срок» и отчитаться перед начальством), лестничных клеток,
прокуренных до последней треснувшей плитки заплёванного пола,
и сырых камер туалетов? Ступенька за ступенькой, проём за проёмом
– и вот уже снаружи гудит вечерняя улица, погружённая в звериные
сумерки, чередующиеся с горелой сальной вонью из цехов отдалённой
мыловарни. «Чудовищный город, бесконечная ночь!», - совсем в духе
экстремальных бдений юного Артюра Рембо. Напротив маячат аршинные
буквы рекламы очередной шоу-премьеры – «Апокалипсис». Символично.
Особенно накануне его прямой трансляции… В витринах всё то же
самое, что и было вчера, и позавчера, и поза-позавчера – свиньи,
свиньи, свиньи. Плюшевые, пластиковые, резиновые, на календарях
и открытках, на лицах и в суррогатах душ. Игрушечный Санта-Клаус,
раскрашенный в отвратительные карминные цвета, добродушно хохочет
«Хо-хо!» у киоска и звонит в посеребрённый фальшивый колокольчик.
В киоске продают какую-то никому не нужную дрянь. И, конечно же,
её покупают к предстоящему празднику – несут большущие вместительные
коробки, шуршат размалёванными саванами пакетов, бестолково переговариваются
по сотовым и расплачиваются кредитками и наличными. На книжном
развале пусто и скудно. Замерзающие продавцы бомжеватого вида,
кутающиеся в замызганные куртки и балахоны на «все-времена-года»,
кого-то, вроде бы, напоминают – то ли тряпичных кукол, беспощадно
изъеденных молью, то ли чей-то плохой и несбывшийся сон. И ассортимент
всё тот же – потрёпанные футляры-обложки и пергаментно-желтоватые
страницы с неприятно тяжёлым запахом лекарств и шкафной пыли.
Даже не книги – сморщенные куколки-тела стариков, тихо доживающих
свой недолгий и несчастливый век где-то на задворках панели… О,
нет! И на сей раз не обманете словесной трухой! Прочь, прочь…
в пыточный пенал уходящей на закат маршрутки.
Путешествие от остановки к остановке. Из одной заданной точки
к другой. И так до бесконечности. Пока лента маршрута не оборвётся,
распавшись на два отрезка – «до» и «после».
…А всё-таки мне удалось пробраться к заветному озерку с непрозрачной
тёмной водой. И ангел был тут же – такой же матово-чёрный, молчаливый,
с невидящим взором, растворённым в густом сиропе неживой темноты.
И костлявые деревья тянули к небу колючую проволоку скрюченных
в ревматических судорогах лап-ветвей, словно пытаясь защититься
от чего-то волчьего, оголодавшего, готового наброситься на праздную,
утратившую бдительность, жертву.
- Молчишь? Знаешь, а я ведь уже как-то привык к тому, что ты постоянно
молчишь… Впрочем, ты вполне можешь и говорить со мной каким-то
иным образом, но я просто-напросто не понимаю тебя. Ведь язык
твой не схож с привычными нам мозаиками букв, слов, фраз, оборотов,
существительных, прилагательных, глаголов, спряжений, наклонений…
А я либо оглох, либо, увы, не дано. Скорее всего, последнее… Ибо
нужно обладать особым даром, чтобы понять каменную исповедь… Обнаружить
незримые плоскости, уровни и подуровни различения.
Когда ангел появился здесь, у этого озерца, кто запрятал его
в толщу камня? Быть может во время той, легендарной Зимней-Войны-На-Небесах,
чьи образы запечатлены в строгих линиях гравюр, в суровых блиндажных
балладах и поминальных молитвах? Бывало, скрываясь ото всех в
потаённых уголках леса, где невозможен даже одинокий звук или
шорох, я находил её характерные признаки – обвалившийся бруствер
окопа, проржавевший насквозь походный котелок, сломанный штык,
полуразложившийся сапог, обрывок карты и снарядные гильзы, забитые
землёй и червями.
Ангел… Рёбра сломанных, но так и не покорённых, крыльев, проросшие
сквозь толщу спины, глубокие, провалившиеся вовнутрь, резко очерченные
глазницы под монолитным куполом солдатской каски, литые кулаки,
сжимающие крестовину прямого, словно луч, меча, подножие, наполовину
утонувшее в рыхлой гнили листвы и хвороста… Вода неподвижна, холодна
и неуютна. Разве что случайная хрупкая веточка иногда осмеливается
потревожить её мертвенно-сонный покой – круги медленно расходятся,
волна мерно ударяется о препятствие низенького бережка и тотчас
же отступает, возвращаясь к исходной точке. Ангел следит за ней.
Я это точно знаю…
II
Снег иссиня-чёрен на несвежей побелке неба. Хлопья крупные, колючие,
опасно острые – совсем как микроиглы с повадками хищника. И не
тают.
Снег ложится на застывшую, подёрнутую мутноватой плёнкой-катарактой,
воду озерца и на плечи ангела. Тихий, тихий, такой долгожданный
снегопад, начавшийся внезапно, словно исполнился чей-то давний
прогноз или пророчество. Но только какого-то непривычного цвета.
Невыносимого цвета. И тогда мне вдруг начинает казаться, что это
не снег – пепел. Пепел сожжённого в Зимнюю Войну неба – осиротевшего,
истерзанного, напоминающего таким образом о себе, прежде чем окончательно
разбиться – разом, вдребезги – об полированную обманку тверди,
более не способной к состраданию, прощению и Любви. Но это всего
лишь прелюдия в минорной тональности. Главная фуга с изысканными
пассажами и невесёлой концовкой ещё впереди… Значит до настоящего
– белого - снегопада ещё далеко. Значит именно тогда и нужно ждать…
Ждать Пробуждения Ангела!
Да, пришествие белого снегопада необратимо, как, впрочем, и нынешнее
небытие нашего мiра, отражающегося в зрачках погибших ангелов…
И снова, видимо всё ещё надеясь на откровение или хотя бы крохотную
корпускулу оного, вопрошаю ангела: «Когда же, когда? Не ныне ли?
Будет ли предел ожиданию?». Но он хранит молчание. Таков его Ответ.
Безмолвны сомкнутые уста его. И в молчании этом есть что-то пугающее,
откликающееся долгим эхом ещё не рождённого вопля Одиночества
и Отчаяния, свойственного Третьему Свету, но никак не стадной
твари в загоне. Не это ли искомый Ответ, в чьей сложности сокрыта
великая божественная простота? Не это ли есть начальная страница
ещё не обретённого Евангелия, чья Проповедь грядёт вскоре?
И чёрный, чёрный, чёрный снег ложится на плечи ангела.
И небо белое, пустынное.
III
Где-то здесь, у этого озерка, чья вода темна и неприветлива,
все мы однажды обрели себя, ибо услышали Ответ и прочитали Первое
и Единственное Слово на начальной странице ещё не обретённого…
Сюда мы пробирались тайно по знакомому только нам штрих-пунктиру
тропинки, не смея оглядываться назад, в манящую дремлющую тьму
нор-убежищ, и ангел приветствовал нас, дошедших. Мы откликнулись
на его призыв и стали Передовой Линией Мобилизации. Вернее, её
Добровольцами, которые и положили начало Проповеди – отчаянными
до безрассудства… Страха не было, как не было и смерти…
У костерка мы обсуждали последние новости и сплетни, смеялись,
пели и пили крепкий травяной чай из закопчённых кружек, измазывая
сажей озябшие пальцы. Хрустели сухарями и черпали ложками разогретую
перловую кашу с тушёнкой из банки. Потом, насытившись, просчитывали
очевидные векторы атаки и определяли оборонительные рубежи, хотя
и знали, что будем только атаковать, ибо отступать постыдно, да
и некуда. Спорили, продумывая манёвры и вероятные действия неприятеля,
коего не следовало поминать всуе. Наша стратегия была тщательно
продуманной и вполне соотносимой с замыслами небесными. Оттуда
приходили финальные распоряжения и приказы. Иногда кого-нибудь
из нас забирали туда. Обычно они не возвращались, хотя бывали
и исключения. Мы молились, веровали, повиновались и сражались!
Так мы становились Навеки Мобилизованными и Верными… Всегда Живыми,
ибо стремились
Жить!
И тогда ангел передал нам Меч…
А снега в том месяце выпало и, правда, предостаточно. Мели метели,
выли резкие леденящие плети-ветра, иногда сменявшиеся кратковременными
оттепелями, когда громадные глыбы-доты сугробов начинали тлеть
и дымиться. Но снега было много. Он был чёрен, горек и справедлив.
И мiр наш отражался в зрачках погибших ангелов…
(Декабрь 2006 г. Накануне католического Рождества)
