|
Алексей Ильинов
*DEUS VIVENS*
(Прелюдия к «МАНИФЕСТУ АРИЙСКОГО КОНТР-АНТИФАШИЗМА»)
“Гёте как-то сказал, что на юге Европы он видел «чёрных девушек
и белый хлеб», а на севере Европы «белых девушек и чёрный хлеб»”
(Constantin von Hoffmeister “Manifesto Of Aryan Anti-Fascism”).
На самом деле хлеб Европы кровавый, и кровь эта не высохла
до сих пор, а, напротив, всё ещё сочится из глубоких крестных ран,
кои зияют на похолодевших дланях и стопах её. Быть может, когда-то
хлеб и имел цвет – «белый» или «чёрный», но ныне он другой, незнакомый,
страшный… Мученический цвет плащаницы Последних Святых Государей,
преданных ненасытными бунтующими толпами, коим однажды стало мало
«хлеба насущного», и тогда покусились они на самое ценное - Хлеб
Господень! «Дай хлебца, Господи! Дай!». Но вместо «Отче Наш» охрипшие
от ора пассионарные глотки блаженно заревели «Это есть наш последний
и решительный…» и, сокрушив прикладами Царские Врата, сами проникли
в Алтарь, дабы «взять своею собственной рукой…». Утолила ли нищую
жажду прокажённых Кровь Христова, кою жадно, проливая на отяжелевшие
от налипшей грязи залатанные шинели, пили они из Чаши, пьяно отплясывая
на ликах образов и раздирая на портянки хоругви? Затем, выйдя наружу,
объявили они самым нетерпеливым, что смотрели на них доверчивыми
глазёнками малолетних несмышлёнышей: «Да врут всё! Это обычный
перебродивший сок виноградной лозы. А ну, нечего тут стоять! Быстро
расходитесь по домам! Богоявления не будет!».
Когда Пламенеющая Звезда покинула засаленные пергаментные
листы запретных гримуаров и опалила весеннее злато Креста, кто-то
«другой», в «белом венчике из роз» (и понял тогда поэт, «кого» породило
перо его, но поздно уже было и дождливо – а выстрелы то уже гремели,
стучали пулемёты и наполнялись до краёв свежевырытые канавы…), прошёл
по вымершим улицам северного города-кладбища, ведя за собой безмолвные
дымные полчища, от которых нестерпимо несло едким хуторским самосадом
и прокисшей печенежской овчиной. Но кто-то ведь подумал, что это
не иначе как само Войско Ангельское сошло на промёрзшую до костей
землю, истосковавшуюся по посеву, и ликующе вышел ему навстречу
с пасхальным куличом на расшитом рушнике… А выстрелы то уже гремели
и вовсю стучали пулемёты… Да бесновалась гармошка вдалеке, спятившая
от дешёвого пойла и дармовой закуски. И где-то там, за глухим горизонтом,
прямо на краю мiра, раздавленном льдами, всё брехали и брехали лагерные
собаки…
Видел ли ты публичную могилу Европы, кою поминают ломтём чёрствого
хлеба да мутным, вызывающим скорую тошноту и тупую головную боль
в висках, самогоном в немытом гранёном стакане? Видел ли ты тех,
кто по привычке приходит на неё? Слышал ли ты песни, что поют они?
Иногда это даже «революционные» шлягеры вперемежку с искренними,
неподкупными ностальгическими слезами по великим временам радостного
смертоубийства… Громыхали пышные до неприличия парады, кумачовые
знамёна развевались на простуженном столичном ветру (как бы не захворать!),
с трибун гремели, брызгая слюной, нескончаемые ораторы, радио не
умолкало даже ночью, транслируя приветствия, послания, доклады и
клятвы верности пантеону «мудрецов-рефаимов из Шеола», а
изувеченные пулями камни, почерневшие от слёз Божьей Матери, продолжали
хранить росчерк «брата Каина»: “Ici par ordre de la force des
tenebres le Tsar a ete sacrite pour la destruction de l’Etat. Avic
a tous les peuples…”. А всё та же гармошка захлёбывалась разгульной
кабацкой песней-стоном «про Волгу и ЧеКа». И баржи с молящимися
ссыльными иноками погружались в неподвижный свинец вод, восходя
по ним в Царствие Небесное…
Видел ли ты Европу, в чьих покинутых руинах, где наспех сделали
косметический ремонт, пробуждается и обретает совершенную форму
остывший пепел, усердно утрамбованный начищенными до дьявольского
зеркального блеска ласковыми сапогами чересчур хозяйственных оккупантов?
Пречистая белизна его ослепляет мнящих себя зрячими и делает их
слепыми и беспомощными, словно это мокрые новорождённые котята,
просящие материнского молока...
Господь покинул Рим мой… В Риме моём настежь распахнуты
двери и выбиты окна… В Риме моём не слышно счастливых голосов, ибо
шёпот – сдавленный, тягучий шёпот сгнившего заживо на урановом руднике
зэка - сменил их… В Риме моём, превращённом в цивилизованный загон
для послушных перекормленных стад, бестолково топчущих крылья поверженных
бронзовых орлов…
Эй, кто это там, на сторожевой вышке, снова поигрывает заряженным
наганом и тычет искривлённым пальцем с жёлтым обломавшимся ногтём
в Пламенеющую Звезду? Эй, кто это там опять закурил «Беломор», запустил
моторы, сухо щёлкнул затворами и зажёг заводские топки, пообещав
им, как было условлено, ужасное топливо?
Римская политическая классика гласит: «Понятие свободы не абсолютно,
ибо в жизни нет ничего абсолютного. Свобода не право, а долг; не
подарок, а завоевание; не уравнение, но привилегия».
И не напомаженным идолам, претендующим на вышний Трон Удерживающего,
судить о том, ибо и сейчас пытаются они напялить на себя плащаницу
Государя – Грядущего и Вечного…
Истинные Вожди Былого приговорены и распяты – фарфоровые
же болванчики торжествуют, празднуя под адскую «Матаню» мгновение
мнимой, но не праведной, свободы!
See the gods bow their heads
The sun is setting in the west…
Рыдай же, факельный январь,
Исповедальными огнями
И кладки мёрзлые круши,
Пока на небе - перезвоны
(за звоном - прах, за прахом - темь),
А где-то здесь ещё поют,
Хоть в блиндажах дворняжий полдень
Ещё не начатой Войны…
А я молчу. И камни те же, те же…
*TOTALITARIAN ARCHANGELS FOUNDATION*
*ОПРИЧНЫЙ КОМИТЕТ ФАСЦИАЦИИ ЕВРОПЫ И МIРА*
<Осень – Зима 2006 г. от Р.Х.>
|
