статья
Ритм «крови»
(три мифологемы «крови» в истории европейской культурной традиции)
А.Я. Кожурин
Социальная аналитика ритма. Сборник материалов конференции. СПб.:
Санкт-Петербургское философское общество, 2001. С.73-76
[73]
Кровь — жидкость, циркулирующая в кровеносной системе животных
и человека и переносящая вещества в организме. Итак, перед нами
жидкость, но жидкость «особого рода». Недаром она сакрализируется
в ритуалах и мифах самых различных народов. В истории европейской
культурной традиции можно выделить три великие мифологемы «крови»,
ритмически сменяющие друг друга.
Первая из них, рассматривающая «кровь» как вместилище «души»,
характерна для архаического мироощущения и мы обнаруживаем ее
еще у Гомера. Вторая, интерпретируемая в работах М. Фуко 70-х
годов как «право на смерть», характерна для
[74]
доиндустриальных обществ, которые могут быть обозначены как общества
«кровавости». И, наконец, последняя мифологема утверждается индустриальной
эпохой, когда власть стремится управлять жизнью, а наиболее четким
ее выражением оказываются расовые теории.
С точки зрения «права» архаическая мифологема «крови» наиболее
ярко проявляется в обычае кровной мести, который в полной мере
не искоренен и по сей день. В этой системе координат «кровь» представляется
непрерывно текущей в жилах людей, связанных единством происхождения,
а рана на теле рода должна быть симметрично отражена на враждебной
коллективной телесности. Причем принцип индивидуальной ответственности
перевешивается принципом общей «крови».
По древнегреческим представлениям души, разлучившиеся после смерти
с телами, в Аиде «бездумными тенями веют» [1]. Чтобы вернуть этим
душам память и способность мыслить их необходимо напитать кровью.
Это-то и делает Одиссей, проникающий в подземное царство с целью
уготованное ему будущее. Когда «черная кровь» жертвенных животных
полилась, то «души усопших.., вылетев вместе бесчисленным роем
из ямы, подняли крик несказанный» [2]. Показательно, что эти души,
лишенные тел и, следовательно, страдающие радикальной «нехваткой»
крови, влачат на том свете самое жалкое существование.
Так Ахилл, величайший из героев троянского цикла, изрекает: «О,
Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся // Лучше б хотел
я живой, как поденщик, работая в поле, // Службой у бедного пахаря
хлеб добывать свой насущный, // Нежели здесь над бездушными мертвыми
царствовать, мертвый…» [3]. Таким образом, обескровленные души
оказываются как бы и не душами. Только Менелай избег общего печального
удела, оказавшись перенесен богами на «острова блаженных».
Дальнейшее развитие религиозно-мифологических представлений в
рамках европейской культуры ведет к господству дуалистических
представлений о теле и душе, причем последняя объявляется началом
высшим и призванным господствовать. Забывается неразрывная связь
крови и души: «кровь» оказывается элементом профанного мира. В
этом смысле крайне показательно средневековое разделение юрисдикции
духовной и светской
[75]
властей: бестелесная душа принадлежит Богу и представляющему
Его интересы духовенство, а тело, следовательно и кровь, получает
светская власть для примерного наказания.
Светский суверен обладал правом «на жизнь и на смерть», т.е.
пролитие или не пролитие крови. В этом смысле ритуал казни,
по мнению Фуко, оказывается более надежным способом легитимизации
власти, чем даже обряд коронации. В работах «Воля к знанию»
и «Надзирать и наказывать» речь идет о европейских абсолютных
монархиях XVI-XVIII веков. Но если вспомнить эпоху западного средневековья,
то таким сувереном, обладающим правом на тело и жизнь подданных,
а следовательно, и на их «кровь», выступал практически каждый
феодал.
Средневековый сеньор имел виселицу, причем число столбов и крючков
выражало степень, которую ее хозяин занимал в феодальной иерархии.
Герцог мог выстроить виселицу с шестью столбами, барон с четырьмя,
шателен с тремя, а простой сеньор с двумя. Казни были многочисленны
и совершались с необычайной легкостью. В еще большем распространении
были многообразные пытки.
Фуко характеризует данный тип социального устройства как общество
«кровавости», где в «почете война, где царит страх перед голодом,
где торжествует смерть, саодержец с мечом, палач и казнь, где
власть говорит через кровь…» [4] «Кровь», по мнению французского
исследователя, оказывается «реальностью с символической функцией».
Третья мифологема «крови» оформляется на заре индустриальной
эпохи, когда «право на смерть» сменяется «властью над жизнью».
Возникает «биополитика народонаселения»: дисциплинарные
практики, с одной стороны, и способы регулирования населения,
с другой. Главной ставкой в политических битвах становится «жизнь»,
а «секс» торжествует над «кровью». «Понятно: если что и находится
с той стороны, где закон, смерть, преступление, символическое
и суверенитет, — так это кровь; сексуальность же — она с той стороны,
где норма, знание, жизнь, смысл, дисциплины и регуляции» [5].
[76]
Но можно ли вообще обойтись без «крови»? Нет, разумеется, и эпоха
«биовласти» формулирует расовые теории. Понятно, что практика
расизма древнее его теории — так, например, библейский миф о Хаме
использовался для оправдания торговли неграми еще в доиндустриальную
эпоху, а теорию германского происхождения дворянства отстаивал
в «О духе законов» Монтескье.
В европейской культуре второй половины XIX — первой половины
XX веков расовые теории занимают законное, и даже видное место.
Им отдали дань такие гении как Р. Вагнер и Ф. Ницше, а среди теоретиков
мы обнаруживаем графа Гобино, Л. Вольтмана, Х.С. Чемберлена. В
своем радикальном варианте расовая теория оказывается своеобразной
религией крови. «Раса — это подобие души, весь расовый материал
— это ценность сама по себе… Расовая история является поэтому
историей природы и мистикой души одновременно, а история религии
крови — …великое мировое повествование о подъеме и крушении народов,
их героев и мыслителей, их изобретателей и художников» [6].
Таким образом, данная мифологема «крови» обнаруживает определенные
точки соприкосновения с архаической, что вполне вписывается в
рамки вторичной мифологизации, охватившей европейскую культуру
XX века. Показательно, что наиболее рьяных сторонников расовая
теория нашла в протестантских странах — Англии, США и Германии,
которые дальше всего пошли по линии «разволшебствления мира» (своеобразная
компенсация).
Известные эксцессы 30-40-х годов прошлого века скомпрометировали
расовую теорию, на Нюрнбергском процессе она была объявлена преступной.
Белый расизм во второй половине XX века становится объектом искоренения,
но «свято место пусто не будет». Именно в это время расцветает
«цветной» расизм — негритянский в США или исламский (более завуалированная
форма расизма). Более того, Запад продолжает вести в отношении
всего остального мира, в т.ч. и России, политику по сути дела
расистского толка. Так что мифы «крови» продолжают господствовать
и в современном мире, а задача осмысления их ритмов — важнейшая,
причем как с теоретической, так и практической точек зрения
Примечания
[1] Одиссея X, 495. Пер. В.А. Жуковского.
Назад
[2] Там же. XI, 43.
Назад
[3] Там же. XI, 488-491.
Назад
[4] Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности.
Работы разных лет. М., 1996. С.253.
Назад
[5] Там же. С.254.
Назад
[6] Розенберг А. Миф XX века. Tallinn, 1998.С.21.
