|
Леонид Бахревский
Новая музыка Древнего мира:
Парадоксы форм присутствия Традиции в Постмодерне
В интервью «Художественному Журналу», озаглавленному «Заколдованная
среда новых империй» А. Г. Дугин указывает на то обстоятельство,
что Постмодерн не является чем-то единым, а фактически распадается
на две независимые друг от друга составляющие. Одна из них – Ультрамодерн,
наследующий и доводящий до крайних пределов нигилистические тенденции
Модерна, другая – перелицованный Постмодерн, представляющий собой
новую инкарнацию Премодерна, то есть того, что было до Модерна.
Этот новый Премодерн - «напряженная, ироничная, пусть двусмысленная,
но все же ревалоризация всего забытого на пороге Нового времени».
Ультрамодерн - это, в общем, дорога в никуда, дорога, на которой
теряются остатки смысла и сам человек. Второй же путь, путь обращения
к поруганной и забытой Традиции, таит в себе возможность “возвращения
Великих Времен”.
Предшествующий нынешнему состоянию вещей Модерн, синонимами
которого являются «Новое Время» и «Современность», по выражению
философа, был «процессом десемантизации и дезонтологизации традиционной
системы ценностей». Осознавали то приверженцы идеологии Нового
Времени, или нет, они несли с собой чистое отрицание. Когда процесс
этот выдохся, да и отрицать, в общем, стало больше нечего, неожиданно
пришло осознание того, что никакой положительной, созидательной
программы-то у модернистов и не было. Свобода, к которой они звали
столетиями, была всего лишь «свободой от». Но для чего она,
эта завоеванная «свобода ото всего», вразумительно разъяснить они
теперь не в состоянии и, предаваясь нигилистической инерции, лишь
продолжают разрушать, теперь уже не Традицию, а само «человеческое».
Впереди, таким образом, пропасть. Сзади – «выжженная Модерном земля».
Что касается второй версии Постмодерна, всё, связанное с этим,
наверное, можно было бы уподобить росткам зелёной травки, пробивающейся
сквозь асфальт и бетон. Асфальт уже некому обновлять. Залитые бетоном
площадки стали никому не нужны. По «современным» трассам уже почти
никто не ездит. И вот травка собралась с силами и пробилась к Солнцу.
На то, чтобы взрыть всю омертвлённую поверхность, сил у неё пока
что маловато. Но время течёт. Травка цветёт. Скоро будут семена.
Они разлетятся вокруг. Попадут в трещинки. Скоро новые всходы озарят
лунный постмодернистский пейзаж. И в перспективе здесь снова будет
вольная казачья степь с колокольчиками и ковылём…
В обсуждаемом интервью А. Г. Дугина отсутствует оценка того, на
какой стадии разрушения «бетонного покрытия» мы сейчас находимся.
Нет и указаний на сами, так сказать, конкретные проявления и феномены
нового Премодерна в тех или иных сферах. Позволю себе высказать
несколько собственных соображений на этот счёт, касаясь лишь сферы
художественной. Соображения эти могут быть спорны. Но, возможно,
послужат поводом к изложению и других точек зрения.
Я считаю, что одним из проявлений пресловутого нового Премодерна,
является так называемый жанр «фэнтези» в литературе. Знаю,
что к произведениям Дж. Р. Р. Толкина отношение в наших православных
и традиционалистских кругах сложное. Кто-то даже обозвал его «Властелина
колец» - «атлантистской утопией». Но, как представляется, обвинения
Толкина в атлантизме надуманы. Англичанин - ещё не означает стопроцентного
атлантиста. Безусловно, европоцентризм в мировоззрении Толкина
имеет место. И это довольно естественно. Что касается отношения
к Традиции, тут Толкин - просто безупречен. Будучи видным профессором
Оксфорда, он всю жизнь оставался правоверным католиком, что, само
по себе весьма показательно для поданного протестанско-англиканской
монархии. По свидетельствам знавших Толкина при жизни, он с горечью
наблюдал гибель традиционного уклада жизни старой доброй Англии
под напором индустриального развития страны. Прежняя жизнь уходила,
но сам Профессор держался. В семье Толкина свято блюлись традиционные
устои. Неприятие прогресса же у него выражалось даже в том, что
он, как говорят, нарочито не пользовался такими техническими изобретениям
нового века, как телефон или телеграф.
Всё могло бы свестись, в конечном счёте, просто к упрямому, но
обречённому консерватизму. Но нет. Толкин выбирает иной путь. Он
создаёт своё Средиземье как антитезу «современному миру».
Его называли визионером и эскапистом, на что он отвечал, что если
это и побег, то побег узника из тюрьмы современной реальности. В
эпоху литературного копания в аномалиях человеческой души Толкин,
как он сам говорил, пытался создать «эпос для Англии». В итоге его
пятидесятилетних трудов («Сильмариллион» был начат Толкином ещё
в середине 1910-х, а некоторые из не слишком широко известных текстов,
посвящённых Средиземью, написаны Профессором уже в 1960-х) мир получил
крайне несовременное и антипрогрессивное произведение. В его эпопее
нашла отражение и древняя концепция смены эпох, каждая последующая
из которых несёт с собой не прогресс, а деградацию миропорядка,
и метафизика зарождения вселенского зла и противостояния ему, и
эстетика «цветущей сложности» языков и народов Средиземья в противовес
обезличивающему и мертвящему эгалитаризму идеологии Просвещения.
Технический прогресс у Толкина отождествлён с явно демоническими,
тёмными силами. А та традиционная система ценностей, «десемантизированная»
и «дезонтологизированная» Новым временем, разве не восстаёт она
в образах толкиновского эпоса, в описании государственного устройства
различных земель Средиземья, в тех поступках, которые совершают
герои эпопеи перед лицом экстраординарных обстоятельств! Как контрастируют
эти герои с персонажами европейского и русского реализма, тем более,
с «героями» разного рода модернистской литературы – со всеми этими
«лишними людьми», «маленькими человеками», «босяками», «идиотами»
и «рефлексирующими интеллигентами»!
Николай Бердяев в одной из своих статей назвал Льва Толстого «отравителем
источников жизни». Каждый из его романов, утверждает Бердяев,
попытка скомпрометировать один из живущих в народе государственно-общественных
идеалов. В результате, война за свободу Отечества оказывается бессмысленна,
жизнь счастливых семей – неинтересна, религия – лжива. Так, шаг
за шагом и убиваются даже жалкие остатки Традиции.
Ну а Толкина, как раз, можно назвать восстановителем источников
жизни. Его эпопея воспевает лучшие эпические доблести человека.
Она будит интерес к забытым преданиям, к таинственным языкам и далёким
волшебным странам. Она возвращает метафизическое понимание добра
и зла. А название последней книги трилогии очень символично: «Возвращение
Короля».
Признаюсь, в детстве, после прочтения «Хоббита», у меня возник
совершенно новый вкус и интерес к нашим собственным волшебным сказкам
и былинам. На всех наших сказочных и эпических персонажей я отныне
смотрел иными глазами. Хотелось чего-то подобного «Хоббиту» на нашей
русской почве. И самое главное: очарование древних преданий оказалось
гораздо сильнее чар космической фантастики.
Как оказалось впоследствии, это испытал не только я. Как только
книги Толкина появились у нас большими тиражами, увлечение ими охватило
очень широкие круги, и даже породило массовое «толкинистское движение».
Параллельно заметно снижался интерес к так называемой «научной фантастике».
Топот и ржание боевых коней Средиземья неожиданно заглушили рёв
звездолётов. Эльфы и гномы, внезапно, оказались интереснее пришельцев-гуманоидов,
а простые земные драконы пленяли воображение гораздо сильнее, чем
это могли сделать самые невероятные инопланетные чудовища…
А сколько всего это потянуло за собой! Сколько людей после прочтения
Толкина занялись изучением настоящих эпосов европейских народов.
Сколько явилось литературных эпигонов. Сколько возникло исторических
клубов, где люди занимаются изучением технологии производства доспехов
и оружия, т. н. историческим фехтованием и стрельбой из лука, осваивают
верховую езду и приёмы древних боевых искусств. Да и не только это:
есть, к примеру, энтузиасты серьёзно занимающиеся реконструкцией
исторического костюма, средневековых музыкальных инструментов и
танцев. Не в последнюю очередь, благодаря этому увлечению, по всей
Европе начали организовываться рыцарские турниры, разнообразные
«фэнтезийно-средневековые» фестивали. А пресловутые ролевые игры?
Не удивительно ли, что значительному количеству нынешних молодых
людей, в лице которых некоторые круги желали бы видеть «поколение
пепси», гораздо интереснее ощущать себя легендарно-историческими
и вовсе мифологическими персонажами прошлого или теми же героями
«Властелина колец»?... Побег из тюрьмы современности стал массовым
явлением.
В чём причина феноменального успеха толкиновской эпопеи? Случаен
ли он, или закономерен? Если мы оставим в стороне рассуждения о
Постмодерне и его модификациях, то, наверно, всё это выглядит как
счастливое для Толкина стечение обстоятельств. Он начал писать сумрачные
сказания своего «Сильмариллиона», когда в послевоенной Европе господствовали
футуризм, сюрреализм, абстракционизм, театр абсурда, а реалистическое
искусство было захвачено пафосом антирелигиозности и освобождения
от «оков тёмного прошлого». Само собой, «Сильмариллион» напечатать
оказалось невозможным. Успех в конце тревожных 30-х годов ХХ столетия
пришёл с «Хоббитом» - сказкой, которую Толкин рассказывал своим
детям на ночь. Сказка была написана лёгким и весёлым слогом, но
в основе её, в её подсознании, лежал отвергнутый «Сильмариллион».
Оттого-то она оказалась интересна и взрослым, которые сразу ощутили,
что сказка-то эта непростая. Ну, а завоевавший мир «Властелин колец»
явился миру в 50-х, когда маэстро Дали и Пикассо всё ещё царили
на олимпе современного искусства, но со всей видимостью наметился
кризис модернизма во всех областях художественной культуры. При
этом не всё пришло сразу. Сначала была просто литературная популярность.
«Играть в Средиземье» начали гораздо позже: видимо, не ранее 70-80-х
годов. А это, как представляется, именно тот рубеж, когда чудовище
Модерна начало издыхать, и впервые дал о себе знать Постмодерн.
У нас же Толкин по-настоящему появился в 80-х, и «играть в него»
начали почти сразу же.
Таким образом, Дж. Р. Р. Толкина можно считать одним из провозвестников
нового Премодерна. А есть и другие, конечно. Если говорить о
нашей стране, безусловно, речь идёт о Константине Васильеве.
Этот художник прошёл увлечение всеми возможными «измами», и вдруг
взялся за древние эпические сюжеты. Сама техника его живописи –
антитеза и реализму, и модернизму. В особенности эти чистые цвета!
Именно такими цветами пользуется иконопись. Именно чистыми цветами
писали художники раннего Средневековья. Именно чистыми цветами оперирует
народное прикладное искусство. Холодная монументальность и чистый
цвет – это то, что отличает Васильева от, например, Васнецова, который
при всей сказочности своих сюжетов оставался в рамках реалистических
канонов. Как и творчество Толкина, живопись Константина Васильева
– это восстание против «современного мира», попытка перехода на
позиции Традиции. Ранняя смерть оборвала этот творческий процесс.
Известно, что после написания своей, как оказалось, последней картины
«Человек с филином», Константин Васильев с другом ушли на несколько
недель в лес. Очевидно, что это была не просто охота. Художник пережил
некий качественный скачок в понимании своего творчества. Для его
осмысления нужно было провести какое-то время наедине с природой.
Вернувшись, Константин Васильев, как передают, сказал: «Вот,
теперь я знаю, как писать». Однако написать-то более ничего
ему и не удалось… В конце 70-х годов выставки Константина Васильева,
наряду с выставками авангардистов, происходили полуподпольно. Он
был частью, так называемого «андеграунда». В эпоху Перестройки,
благодаря стараниям энтузиастов, его творчество стало известно всей
стране. Но к середине 90-х, оно, фактически, снова стало «андеграундом».
И всё же, у автора «Жницы», «Лесной готики» и «Северного орла» есть
последователи. А, значит, есть надежда на то, что кто-то из них
в какой-то светлый день достигнет той точки, которой когда-то достиг
Васильев, и пойдёт дальше.
Ну, а если мы обратимся к музыке, то, наверно, прежде всего, стоило
бы определиться, что тут является Модерном – музыкой, выражающей
«дух современности». Конечно, сюда, видимо, можно отнести кое-что
из музыки симфонической, которая сама определяла себя как «авангард».
Но гораздо большим Модерном, на мой взгляд, является джаз.
Именно джаз явился выразителем бодрого позитивистского прогрессивного
оптимизма индустриальной эпохи.
Появившийся же первоначально как ответвление джаза рок довольно
быстро приобрёл черты музыки и идеологии, которая ничего общего
с идеями «современного мира» не имеет. От явно постмодернистского
«хиппизма», проповедовавшего «мир и любовь» среди неоновых джунглей,
от гедонистского “drugs, sex, rock-n-roll”, рок довольно быстро
эволюционировал к таким направлениям как «панк» и «металл» во всех
их разнообразных модификациях. И если панк-рок можно отнести скорее
к упомянутому вначале «Ультрамодерну», ибо ничего кроме анархистского
отрицания он с собой не принёс, то в случае с «металлом»
мы имеем более сложное явление. Прежде всего, где-то с середины
80-х годов обозначилось тяготение многих «металлических» команд
к опять же очень несовременным, антипрогрессивным, и прямо-таки
«реакционным» идеям. Тут нашлось место и поэзии рыцарства, и
европейскому дохристианскому язычеству, да ещё и всякой средневековой
дьявольщине. Возможно, в случае с «металлом» сложно говорить
о возрождении каких-то положительных ценностей Премодерна. И всё
же, здесь очевидна попытка противопоставить ненавистному «современному
миру», нечто бывшее до него.
Если же говорить о настоящем Премодерне, о настоящей традиционной
музыке, то, видимо, речь надо вести о фольклоре. Бесспорно, интерес
к фольклору в последние годы высок. Одновременно, очевидно и то,
что фольклорная музыка – «персона нон грата» на нынешних телеканалах
и радиостанциях. Как представляется, дело тут не в так называемых
«рейтингах». Вряд ли вменяемые люди предпочтут таких «соловьёв»
как Буйнов или Газманов, тому, что сегодня модно именовать «этнической
музыкой»: идёт ли речь о русском, азиатском или европейском фольклоре.
На ту же кельтскую музыку в последние годы была даже мода. Но где
всё это можно услышать? Только на дисках, выпускаемых некоторыми
компаниями маленькими тиражами, да в маленьких концертных залах.
Телевидение эти концерты не снимает, радио не записывает. Если что-то
и прорывается в эфир, происходит это достаточно случайно. И, таким
образом, как бы это странно ни звучало, именно фольклор ныне является
настоящим «андеграундом», каким-то полуподпольным делом энтузиастов-любителей.
Причём дело так обстоит не только в России, но и в большинстве европейских
стран, за исключением небольшого их числа.
Но если фольклор – это настоящая традиция, с трудом выживающая
в условиях «тюрьмы современного мира», то с наступлением эпохи Постмодерна
в музыке у фольклора, вдруг, появился неожиданный и многообещающий
союзник, имя которому фолк-рок. Фолк-рок – явление непростое.
В музыке тут совмещается и элементы рока, и фольклорные мотивы,
и музыка европейского средневековья, в частности, барокко. Помимо
традиционных для рок-музыки гитар и ударных, фолк-рок-музыканты
используют и инструменты симфонического оркестра, и настоящие народные
фольклорные инструменты. Сюжеты музыкальных композиций и песен фолк-групп
частично берутся напрямую из фольклора, весьма часто в ход идут
темы исторических легенд и сюжеты из литературы «фэнтези». Но,
помимо этого, есть попытки совершенно нового авторского творчества,
для которого фольклор, история, «фэнтези» являются лишь фоном, почвой.
И это самое ценное. Именно такое творчество можно классифицировать
как новый Премодерн в полном смысле этого термина.
Фолк-рок – самое молодое и перспективное течение в рок-музыке,
и он присутствует сегодня во всех странах Европы. Не является исключением
и Россия. И пока что повсеместно фолк-рок – тоже «андеграунд». Если
для примера взять ситуацию в России (а в других странах Европы положение
приблизительно такое же), то даже эфир радиостанций, специализирующихся
на рок-музыке, процентов на пятьдесят забит «ветеранами» нашей рок-сцены,
выступающих, начиная ещё с 80-х годов прошлого столетия, и процентов
на сорок девять - опусами групп, которые, скорее, стоило бы отнести
к «попсе», а не к року. В творчестве последних какой-либо художественный
смысл искать бесполезно. Ну, а большинство из «ветеранов», как представляется,
остались в своих 80-х. Их творчество – чисто инерционное, и оттого
также не слишком-то интересное. Единственной свежей, юной, исполненной
сил и вдохновения, струёй в нашей рок-музыке является именно фолк-рок.
Но пока что ему предоставляется не более одного процента эфирного
времени, и он – достояние не слишком широкого круга «посвящённых».
И всё же вода камень точит. За последние два года фолк-группам
удалось слегка (но пока лишь слегка!) пробить эфирную блокаду. Речь
идёт, прежде всего, об успехе московской группы «Мельница»,
которая, благодаря собственным титаническим усилиям и горячей поддержке
своих поклонников, смогла пробиться и в известные хит-парады, и
в основную программу самых престижные рок-фестивалей России.
Когда первое лицо группы «Мельница», со сценическим именем Хелависа,
выходит на сцену в венке из полевых цветов, прекрасная, как эльфийская
королева, садится за арфу, и своим завораживающим голосом начинает
петь о княгине Ольге, о походах викингов, о таинственном «Господине
горных дорог», или просто о той любви, какую веками воспевали поэты
Традиции, и которую даже люди Тёмного века, несмотря ни на что,
ещё не разучились чувствовать, а сотни молодых и уже не очень лиц
внимают её пению, иногда и со слезами на глазах, на сердце становится
очень тепло от осознания того, что «бетону прогресса» не вечно сковывать
землю. Пожалуй, в настоящий момент сложно отыскать более зримый
символ нового Премодерна. Интересен и сам, так сказать, подзаголовок
творчества группы «Мельница»: Новая Музыка Древнего Мира.
Точнее не скажешь.
Как представляется, именно за такой музыкой будущее. Ведь другие
направления рока давно выдохлись. Никакого развития не наблюдается
ни в джазе, ни в симфонической музыке. Всё новое и интересное в
музыкальной сфере сейчас вращается вокруг экспериментов с упомянутой
«этнической музыкой», то есть с фольклором. И в этом, конечно же,
следует видеть тенденцию возвращения Премодерна. Давно замечено,
что своим широким успехом рок обязан своей, на первый взгляд совсем
не очевидной, связи с фольклором. Эта связь, по понятным причинам,
гораздо яснее в случае англо-саксонской и кельтской музыкальной
традиции, и менее отчётлива в музыкальных традициях других народов.
Но, как показывает опыт, укореняясь на любой национальной почве,
рок, с неизбежностью, постепенно начинает движению к местному фольклору.
Думаю, в итоге это должно привести к их полному слиянию, а вернее
к возрождению фольклора через рок, и обретению роком статуса одной
из форм фольклора, с сохранением музыкального и поэтического авторства.
Если же, занимаясь прогнозами, вернуться к литературе и изобразительному
искусству, Премодернистская тенденция Постмодерна, на мой
взгляд, может породить следующие явления:
Жанр «фэнтези», видимо, претерпит значительную эволюцию. Дабы не
потерять почву под ногами писатель должен будет вернуться из путешествий
в разного рода «параллельные миры», на родную землю и заново открыть
её. Модерн опустошил нашу планету. Отношение человека Нового времени
к миру, как к неживому, безгласному, холодному объекту сделало своё
дело. Потому-то человек и бежит теперь искать «миры иные». Но это
не может длиться долго. Ведь, все эти «миры» суть лишь озарения,
проблески памяти человека о том, каким был его собственный мир до
того времени, когда он ринулся освобождать себя от его объятий,
которые он в какой-то момент счёл оковами. Вернуться, открыть родную
землю заново, не искать волшебства вовне, но ощутить его разлитым
вокруг, заговорить с окружающим миром и услышать его ответ – вот
задача художника и писателя наступающей эпохи.
Это будет литература на стыке «фэнтези» и реализма- литература
выздоровления и воссоздания новой гармонии человека и природы.
Что-то подобное должно произойти и в изобразительном искусстве.
Развитие неотрадиционалистской живописи с неизбежностью повлияет
на архитектуру и дизайн, в том числе на дизайн одежды. В связи с
этим мы можем в каком-то, не слишком отдалённом будущем стать свидетелями
изменений и в облике «современных» городов, и в стилях одежды их
обитателей. Что конкретно возобладает, сказать сейчас нелегко, но
это точно не будут «космические комбинезоны», известные нам по научно-фантастическим
фильмам о будущем.
А. Г. Дугин считает, что для искусства грядущего «основным принципом
будет отсутствие иронии, т.е. новая серьезность». Оно
должно избавиться от всепожирающей иронии, которая была главным
оружием разрушения в эпоху Модерна, а для Ультрамодерна является
единственной сутью. Хорошей аллегорией этой иронии является зеркало
тролля, о котором писал Г. Х. Андерсен в «Снежной королеве».
Преодоление же последствий Нового времени, пробуждение Духа, возвращение
великих времён, воссоздание гармонии человека с окружающим миром,
действительно, потребует великого сосредоточения и великой серьёзности.
Это не означает, что смеху не останется никакого места. Отнюдь.
Но смех и ирония – разные вещи.
Сосредоточимся! Прислушаемся! Новая Музыка Древнего Мира уже
звучит в сердцах многих. Очистимся ею. Новые великие времена
уже на пороге…
|
