НАРРАТИВ - это определенным образом структурированный текст, рационально-прагматическое, но тесно связанное с эмоционально-интуитивной сферой жизни высказывание (рассказ, история) вместе с социально-культурной практикой, к которой оно принадлежит и которую несет в себе. Нарратив открывает, что смысл жизни корениться не только в рациональных, научных, поддающихся исчислению и строго научному анализу феноменах, но и в иррациональном, традиционном, волевом, эмоциональном, характерологическом и т.д., которые не всегда и не обязательно поддаются такому анализу. Т.е., человеку по самой своей природе свойственно то, что У. Джеймс назвал "волей к вере". Наполняя сокровенные глубины человека, вера возвышает его над самим собой, движет им. Ему невозможно жить без веры, руководствуясь, подобно животному, одними только инстинктами и материальными потребностями. Неслучайно Аристотель подчеркивал, что человек может быть чем-то большим или меньшим, чем животное. Основополагающая доминанта веры - уверенность в существовании трансцендентного, именуемого Богом, Предвечным, Началом всего сущего, Абсолютом, Фатумом, или каким-либо иным названием.

НАРРАТИВ противоположен ДИСКУРСУ, который есть высказыванием логически чистым и оторванным от эмоционально-интуитивной сферы жизни. Поскольку Власть (Авторитет, Центр, Система) реализует себя прежде всего в речевой практике (дискурсе, жаргон. "гоне"), особенно вооруженном техническими средствами массового распространения, конструируя определенные типы дискурса продуцирует соответствующие предметы и поведение людей, то Оппозиция (Периферия), соответственно, как орудие борьбы и собственного бытия использует нарративные системы (практики и формации). Но поскольку Оппозиция выступает соискателем Власти, то она прибегает к легитимации методом "кроссовера" (crossover) - "хозяйничания в чужом поле" - выстраивания логического, чисто дискурсивного проекта ("Капитал" К. Маркса, "Разум и революция" Г. Маркузе), в то время как Власть может использовать чрезвычайно насыщенный эмоциями архаический нарратив (масскультура, поп-музыка, передачи-страшилки про Периферию и пр.).

Дискурс (Власть) пытается склонить людей принять какую-либо систему убеждений, одновременно делая невозможным избавление от нее, чтобы навязать определенное направление их деятельности и воспользоваться их энергией. Если же еще привязать им практику провозглашать повсюду эти свои убеждения, то возникает метадискурс ("вирус") Власти, который будет самостоятельно распространяться, используя людей для определенных целей. Т.н. "беспочвенность" ("Не иметь убеждений!") есть не более, чем один из тех же метадискурсов, эфективно используемый существующей Властью и саморазмножающийся вследствие создания "сада расходящихся тропок (убеждений)", по которым ходит скот (чем чаще мы по ним ходим, тем более они нам подходят).

Нарратив аппелирует к т.н. "накопленному прошлому" (прошлому, сохраненному в настоящем, но нетождествленного накопленному опыту), демонстрируя, что прошлое даже оказывается сильнее настоящего, что прошлое (Периферия) часто берет верх над "настоящим" (Властью), чтобы стать реальной жизнью огромного мира. Нарратив демонстрирует, что прошлое - это не то, что "прешло и исчезло", как выражался Гегель, сохранившись лишь в памяти историка или вообще в коллективной памяти (это время еще Августин называл "прошедшим"), а то, что продолжает существовать в ИНОЙ ФОРМЕ и действовать. Не только я сохраняю прошлое в памяти, в рукописи, в символе и т.д., а оно определяет мое поведение, мою дятельность, мой мир, мои цели, мой способ мышления, который, в свою очередь, детерминирует и даже определяет общество, "управляет" им. Прошлое продолжает реально взаимодействовать с человеком (а не только с его памятью, в какой бы форме её ни взять) в качестве определяющей части настоящего. Прошлое было создано в первобытною эпоху, когда человек с помощью Слова не дал ему исчезнуть в недрах "пожирателя" времени Хроноса, а затем (в период мифологического сознания) начал конструировать мир в соответствии с Прошлым, с помощью мифологии отделил от себя и начал взаимодействовать с ним. Слово и Мифология явились теми социальными силами, которые не только предотвратили непрерывное исчезновение времени, но дали, тем самым, человеку возможность накапливать приобретенные способности, вместо того чтобы терять их, как это было раньше. "Накопленное прошлое" - это не только "накопленная деятельность" людей в предметной форме (машина, дом), но и накопленное время жизни поколений в определенных условиях (включая вкус к произведениям искусства).

Нарратив раскрывает, что некое необратимое событие "как некая роковая перемена в культуре" (по О. Шпенглеру) именно и "делает эпоху" (эпохи могут быть "анонимные и личные", связанные с деятельностью великих личностей). И архетипически это "необратимое событие" ("апокалипсис", как его назвал Мэл Гибсон в своём одноименном фильме) выражается в культуре медиатором ("трикстером") как разрешающим основные противоречия человеческого существования и общественной организации, культуры и природы. Медиатора создают некие психические ощущения и эмоции, возникающие у человека в первые минуты соприкосновения с новой для него культурно-информационной средой, позволяющие сформировать невыразимое состояние сознания, способное к эмоциональному переживанию и, по-видимому, к некоему символическому выражению этого переживания, но, к сожалению, не к вербальному описанию и анализу. "... Но есть еще один важный элемент, который необходимо выделить из психического начала, охарактеризованного нами термином "восторг". Это - чувство удивления и благоговения, соединение с признанием какой-то глубокой и непостижимой тайны, сокрытой в процессе появления огня из дерева..." (Д.Н. Овсянико-Куликовский). Но... именно дискурс выдвигает концепт, резюмированный У. Блейком: "Дерево, которое повергает кого-то в слезы восторга, в Глазах других - только нечто Зеленое, что стоит на пути" (The tree which moves some to tears of joy is in the Eyes of others only a Green thing that stands in the way").

Поэтому медиатор (трикстер) учит рассматривать мир как лингвистическую конструкцию. Как отмечал Ф. Ницше, язык состоит исключительно из метафор, постоянное создание которых является основопологающим инстинктом человека, хотя он и не осознает метафорический характер своего языка. Язык - это своеобразное кладбище метафор, слово, некогда бывшее метафорой, со временем может утратить свои явно метафорические свойства, но затем снова подвергнуться метафорическим преобразованиям, которые нередко несходны с первоначальными. В ходе своей практической деятельности люди имеют дело не непосредственно с окружающим их миром, а с репрезентациями мира, с когнитивными моделями и картинами. Представление мира - это его осмысление, интерпретация. Мир (или различные миры) представлены человеку через призму его культуры, в частности языка; именно метафора является своеобразной "картиной мира", неодинаковой у носителей различных культур или одной и той же культуры в отдельные исторические периоды. По своему происхождению каждая метафора является, в сущности, маленьким мифом.

Именно для нарратива, в отличие от дискурса, истинная решающая сила истории - не армия, не экономика, а способ мышления эпохи (менталитет; К.Г. Юнг употреблял понятие "культура"), т.е. то, что находилось внутри человека. Нельзя изменить историческую эпоху (время доминирования ОПРЕДЕЛЕННОГО способа мышления в обществе), не изменив самого человека, так как она всегда внутри него. Как говорил булгаковский профессор Преображенский, "разруха не в клозетах, а в головах". Способ мышления эпохи (менталитет) состоит из трех уровней: 1) общелогического (понятия, идеи и их взаимосвязи); 2) этического, нравственного (ценности и идеалы); 3) практического (опыт как форма знания и идеи как общие представления). На первом уровне идеи, так сказать, упорядочивают понятия, ценности и опыт. Второй уровень является как бы "промежуточным", опосредствующим звеном, сочетая в себе свойства общелогического и практического уровней - общего и частного. Этический уровень способа мышления как бы "генерирует" практический уровень мышления волевым "стимулятором" - ценностями. Поскольку способ мышления эпохи относиться к области "факторов прошлого" универсального типа, то он является одновременно как "накопительным фактором", так и "стабилизирующим фактором" прошлого, но также и "разрушительным".

Способ мышления эпохи (менталитет) - это не некий средний уровень развития мышления в данную эпоху, а определенный ТИП мышления, влияющий на формирование психологического характера (ментальности) личности или общества. Мое мышление с его ценностями принадлежит либо современной мне эпохе, как у Санчо Пансы, либо - иной, как у Дон Кихота, и, соответственно, принадлежит либо нынешнему, либо иному способу мышления. Мышление первобытного человека не есть недоразвитое мышление варвара, а просто другой способ мышления человека. Способы мышления эпох различаются наличием и отсутствием тех или иных логических понятий в их структуре. Древние греки и римляне не оперировали понятием случайности или оперировали им как признаком отсутствия знания причины. Это понятие было введено в духовный обиход в ходе формирования христианского мировоззрения, поскольку в христианском мировоззрении появляется возможность выбора линии поведения (о свободе выбора поступков писал уже и Аристотель в "Никомаховой этике"), что повлекло за собой новое понимание судьбы. Случайное могло быть результатом незнания последствий поведения и ранее, теперь же появляется реальная и предсказуемая возможность изменения судьбы (символично появление в IV в. пелагианской ереси, повлекшей спор о предопределении и свободе выбора, в частности выбора судьбы). Помимо наличия или отсутствия определенных логических понятий, категорий, большое значение имели и определенные логические отношения и связи. Естественно, они зависят от понимания содержания и сущности понятий, известных в данную эпоху. Но от характера отношений и связей зависит не только решение проблем эпохи, но и сам тип способа мышления эпохи.

Способ мышления эпохи формируется исторически шаг за шагом. Одно понятие в результате многочисленных "заходов", "попыток" "пристраивается" к другому как предыдущему, предшествующему. Это происходит в сознании, мышлении индивидов миллионы раз, прежде чем в сознании большинства людей не сложиться, сформируется связь между двумя понятиями в определенной последовательности. Эта логическая связь, структура, сложившаяяся в сознании людей, затем сказывается на восприятии мира и практическом отношении к нему. Поскольку логические связи воздействуют на практическое отношение человека к миру, а сами формируются как результат развития предшествующего способа мышления, то роль способа мышления в развитии общества не может не быть определяющей. Способ мышления эпохи образует идеальное, смысловое содержание последней. Поэтому об исторической эпохе точнее всего можно судить не по уровню экономики или техники, а по ее способу мышления. Фактически так оно и происходит, когда историческую эпоху оценивают по нравственным ценностям (свобода, равенство и справедливость), не говоря об идеях практических (парламентаризм или абсолютизм и т.д.). Традиционная схема изменения способа мышления от эпохи к эпохе выглядела част так: сначала проблема решается стихийно, на практике, а затем уже логически. Тогда в сознании людей формируются новые логические связи, на основании которых человек начинает действовать в дальнейшей своей практике, но эта практика является уже осознанной. Другими словами, все начинается с разрывов. Но как первая, стихийная практика приводит к появлению новых логических связей в мышлении человека? Эпоха революций (с XVI по XX столетие) претендовала на то, что создает новый опыт в противовес прежнему, т.е. создает новую практику общественной жизни впротивовес старой, устаревшей.

Новый способ мышления эпохи рождается в отдельных, более подготовленных головах, прежде чем стать основой новой практики, новой эпохи часто спустя несколько столетий. Особенно это касается таких, например, сложных логических понятий, как сущность, когда весьма трудно обнаружить изменение способа мышления непосредственно на логическом же уровне в ходе практики "неосознанной". Законы Моисея были провозглашены не тогда, когда "масса" освоила, например, заповедь "не убий" практически, т.е. на уровне опыта (в то время жизнь человека, а тем более не-еврея, на практике ничего не стоила). "Не убий" означает возможность свободы выбора судьбы, следовательно, имеет в своей основе понятие случайности, которая до эпохи монотеистических религий с понятием судьбы просто не была связана. Этот начальный процесс смены способов мышления совпадает с процессом "нигилизма" ("переоценки вечных ценностей"), о котором писал Ф. Ницше. Именно способ мышления разбивает "старые скрижали". Фактором, определяющим выход за пределы "старого опыта", является инстинкт - априорная способность мышления человека (то, что Платон называл не зависящими от опыта знания в душе человека). Гегель отождествлял понятие философия со способом мышления, считая первую тем же самым, но лишь в рафинированном, "отполированном" виде. Т.е. философия является "очищенной" и систематизированной формой способа мышления своей эпохи, являтся "научной" формой способа мышления эпохи в сравнении со "стихийной", массовой, когда он дан ещё в виде "обломков", "хаоса элементов", контаминаций. Также существует третья форма - остаточные элементы способов мышления прежних эпох, потерявшие свой априорный характер.

Прекрасный анализ феномена изменения способов мышления (от теоцентрично-мифологического к логоцентрично-рассудочного) дает П.С. Гуревич: "... Логоцентрическая картина мира связана с утверждением приоритета Логоса... Высокоразвитая способность к абстрактному мышлению, к которому народы, населяющие пустынные географические регионы, были предрасположены с самого начала, разрушила представления о чувственной жизни богов... Истоки логоцентрической картины мира - в античной философии. В ней первоначальное бытие чувственно живых феноменов было заменено мыслительными абстракциями послегераклитовских столетий. Мифическая стадия сознания оказалась замененной умственно-рациональной. В эпоху эллинизма произошел резкий поворот к дуалистической картине мира в пользу логоса и оценки чувственной жизни как сатанинской... Логоцентризм укоренен в западном сознании и благодаря тому типу мышления и деятельности, который создало Римское государство. Лучшего примера конструктивной активности при устранении фантазии нельзя отыскать в мировой культуре. Римское представление о порядке имело для католической церкви такое же важное значение, как камень святого Петра. Римское мышление - это стратегическое мышление, Отцовское право, подчинение мира линейному сознанию... Под знаком сконструированного на философской основе системного мышления человек все дальше уходит от смысла открытого бытия. Наступила эра бытия без любви и свободного выбора. Со времен Гегеля системное мышление завладело исторической перспективой... За счет логоцентрических систем человек создает себе иное существование...".

Научная новизна стратегического анализа нарративных систем состоит в использовании ранее почти не применявшегося к исследованию мировоззренческих систем метода анализа (использованого частным случаем в текстологии П. Рикером, Р. Бартом, Ж. Лиотаром, Ф. Анкерсмитом) в силу присущей ему структурированости, четкости и гносеологической направленности, дополненого методиками сравнительно-типологического обществоведения, теоретической и исторической геопсихокультурологией, и построении и последовательном вскрытии табуизирующей сущности ДИСКУРСА, структурирующего общественные отношения, её (сущности) хронотопических, гносеологических и аксиологических координат.

Нарратологические исследования исходят из априорной предпосылки, что ДИСКУРС состоит из четерех "стратагем", воплощающие основные этапы развития его "картины мира" и квази-мифологии (на примере марксизма): 1) индивидуальное сознание как источник познания бытия (анти-теизм); 2) конфликт мировых сил, излагаемый сказителем-визионером ("Манифест Коммунистической партии"); 3) миф о преодолении противоположностей бытия путем очищения восприятия, изложенный в псевдо-научной форме ("Капитал"); 4) генеалогия порождения и причин неправильного мировосприятия ("Анти-Дюринг").

В противоположность псевдо-научной стратегии Дискурса ("идололатрия") стратегия Нарратива предлагает изначальное (премордиальное) действие: изменение способа восприятия мира ведет к внутреннему освобождению человека.

Г. Гачев, специалист по экзистенциальной культурологии, в книге “Ментальности народов мира” (М., 2003) высказывает мнение о том, что единожды найденный метакод национальной онтологии пронизывает и объясняет все сферы жизнедеятельности этноса: его Космос, Логос и Психею. В силу этого нарратология предлагает рассматривать историю не так, как принято сегодня, — не в виде суммы неких фактов (удобных или неудобных авторам диссертаций и учебников), а как летопись культурно-психо-биологической жизни народов. Это наиболее рациональный угол зрения, открывающий нам глаза на многие события, ранее недоступные интерпретации и потому необъяснимые. Современная историография (да и не только она) имеет один глобальный недостаток: ее не интересует генеалогия народов, а лишь их культура и язык.

Перевод всего методологического инструментария исторической науки на рельсы нарратологической теории приведет к тотальной ревизии той "картины мира", что была создана без помощи социо-психо-биологических данных.

То есть, к слому максимально необъективной "картины мира" анти- и псевдогуманистического Дискурса, где сущность человека якобы состоит в том, что он лишь "трансчеловек" (transhuman), "переходный человек", самосознающее существо, потенциальный шаг на пути эволюции в постчеловека (улучшение тела имплантантами, бесполость, искусственное размножение и распределенную индивидуальность), т.е. в потомка человека, модифицированного до такой степени, что уже не является человеком (средства, которые трансгуманисты собираются использовать для превращения в постлюдей включают, следующие: молекулярную нанотехнологию генную инженерию, искусственный интеллект, лекарства для изменения настроения, терапию против старения, нейроинтерфейс, программы для управления информацией, лекарства для улучшения памяти, носимые компьютеры, экономические изобретения, такие как фьючерсы на идеи, совместная обработка информации, и т. д., и когнитивные технологии; постлюди могут оказаться полностью искусственными созданиями, основанными на искусственном интеллекте, или результатом большого числа изменений и улучшений биологии человека или трансчеловека. Некоторые постлюди могут даже найти для себя полезным отказаться от собственного тела и жить в качестве информационных структур в гигантских сверхбыстрых компьютерных сетях; иногда говорят, что мы, люди, не способны представить себе, что значит быть постчеловеком. Их дела и стремления могут оказаться так же недоступны нашему пониманию, как обезьяне не понять сложности человеческой жизни).

ПРОТИВ ТРАНСЧЕЛОВЕЧЕСТВА - ЗА ЧЕЛОВЕКА!

ПРОТИВ МАТРИЦЫ - ЗА СВОБОДУ!

ПРОТИВ "PARADISE-ENGINEERING" - ЗА НАСТОЯЩЕЕ!

Литература:

Бондаренко Е.С. Информационное поле неолита Ближнего Востока // История и современность. - 2006. - №2. - С.47-66.

Гуревич П.С. Философская антропология. - М.: Вестник, 1997. - С.22, 23, 24.

Оруджев З.М. Способ мышления эпохи и принцип априоризма // Вопросы философии. - 2006. - №5. - С.18-33.

Шпенглер О. Закат Европы. - Минск: Попурри, 1998. - Т.1. - С.218-219.

community.livejournal.com/ru_philosophy/334858.html

Олег Гуцуляк, канд.филос.наук

В античном мире понятие narratio использовалось как технический термин, обозначающий часть речи оратора, следующей за провозглашением тезиса. Нарратив - это повествование, понимаемое как фундаментальный компонент социально-политического взаимодействия людей. Наша способность рассказывать истории - главный способ упорядочить и осмыслить окружающий мир и отличить человеческие действия от просто хаотических движений частиц. Нарративы играют роль линз, сквозь которые независимые элементы существования рассматриваются как связанные части целого. Они задают параметры повседневного и определяют правила и способы идентификации объектов, которые подлежат включению в дискурсивное пространство.

В настоящее время в исследованиях по лингвистике текста особое место отводится изучению нарратива как одной из текстовых разновидностей. Нарратив (повествовательная форма), будучи, в широком смысле, одним из способов осмысления мира, особой формой человеческого бытия, стал предметом междисциплинарных исследований.

М. А. Можейко
НАРРАТИВ (англ. и фр. narrative - рассказ, повествование) - понятие философии постмодерна, фиксирующее процессуальность самоосуществления как способ бытия текста. Термин заимствован из историографии, где возникает в рамках концепции "нарративной истории", трактующей смысл исторического события не как фундированный объективной закономерностью исторического процесса, но как возникающий в контексте рассказа о событии и имманентно связанный с интерпретацией (например, работа Тойнби "Человечество и колыбель-земля. Нарративная история мира", 1976).

Идея привнесенности смысла в качестве основополагающей ложится в фундамент постмодернистской концепции значения: как событие в нарративной истории не возводится историком в поисках его смысла к некой общей, изначальной, имманентно проявляющейся в событии закономерности, так и текст в постмодернизме не рассматривается с точки зрения презентации в нем исходного объективного наличного смысла (разрушение "онто-тео-телео-фалло-фоно-лого-центризма" текста у Дерриды; снятие "запрета на ассоциативность", вызванного "логоцентризмом индоевропейского предложения" у Кристевой). Вследствие этого текст не предполагает и своего понимания в герменевтическом смысле этого слова: текст, понятый как "эхокамера" (Барт), лишь возвращает субъекту привнесенный им смысл, - Н. конституируется лишь в процессуальности наррации как "оказывания" (Гадамер). По формулировке Ф. Джеймисона, нарративная процедура "творит реальность", одновременно утверждая ее относительность и свою "независимость" от сотворенного смысла.

"Повествовательная стратегия" постмодернизма есть радикальный отказ от реализма во всех возможных его интерпретациях, включая: литературно-художественный критический реализм, ибо критиковать - значит считаться с чем-то как с объективным (а постмодерн даже символизм отвергает за то, что знаки все же трактуются как следы и метки некой объективной наличности); средневековый реализм, ибо постмодерн относится к тексту принципиально номиналистично; даже сюрреализм, ибо постмодерн не ищет "зон свободы" в личностно-субъективной эмоционально-аффективной сфере, и потому обретает свободу не в феноменах детства, сновидения или интуиции, как "сюр", но в процедурах "деконструкции" (Деррида) и "означивания" (Кристева) текста, предполагающих произвольность его центрации и семантизации. Подлинная свобода и реализует себя в постмодернизме посредством нарративных практик: "все, что является человеческим, мы должны позволить себе высказать" (Гадамер). Условием возможности такой свободы является принципиальная открытость как любой наррации ("всякий разговор обладает внутренней бесконечностью" - Гадамер), так и текста: "все сказанное всегда обладает истиной не просто в себе самой, но указывает на уже и еще не сказанное". И только когда "несказанное совмещается со сказанным, все высказывание становится понятным" (Гадамер). (Примером нарративного подхода к тексту может явиться даже сделанное русскоязычным читателем ударение в приведенной цитате - "несказанное" вместо "несказанное", - достаточное для того, чтобы весь "рассказ" изменил семантику). В данном контексте общая для постмодерна установка, которая может быть обозначена как "смерть субъекта" (и, в частности, "смерть автора"), предстает одной из своих возможных сторон: Н. Автора в процессе чтения снимается Н. Читателя, по-новому центрирующего и означивающего текст. Источником смысла текста, таким образом, становится не Автор, но Читатель: по оценке Дж.Х. Миллера, "читатель овладевает произведением... и налагает на него определенную схему смысла... Чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла, но вкладыванием смысла в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла". Результатом такого означивания является рассказ, который, будучи артикулированным в качестве текста, в свою очередь, может быть подвергнут деконструкции. - Используя терминологию физики элементарных частиц, можно сказать, что текст квантуется в Н. и вне их плюральное™ нет и не может быть массы покоя как исходного смысла текста, - "нет текста кроме интертекста" (Ш. Гривель).

Текст как Н. - это рассказ, который всегда может быть рассказан по-иному. Постмодерн, таким образом, программно ориентирован на семантическую "открытость существования" (Батай), реализуемую посредством "поиска нестабильностей" (Лиотар), "ликвидацией принципа идентичности" (Клоссовски), парадигмальным отсутствием стабильности как на уровне средств (симулякр) и организации (ризома), так и на уровне семантики (означивание). Если понятие нуждается в понимании, то симулякр переживается и, инспирируя сообщничество, "побуждает в том, кто испытывает его, особое движение, которое, того и гляди, исчезнет" (Клоссовски). Аналогична и ризома как принципиально аструктурная структура, организующая себя как "не начинающаяся и не завершающаяся", но реализующаяся подобно колонне "маленьких муравьев, покидающих одно плато, чтобы занять другое. Каждое плато может быть прочитано в любом месте и соотнесено с любым другим" (Делез, Гваттари). Означивание же в качестве своей возможности подразумевает "катастрофу смысла" как "результат его "нейтрализации и имплозии" (Бодрийяр). (Ср. с деконструкцией понятия "стабильная система" в логико-математической "теории катастроф" Р. Тома, центрирующейся вокруг феномена "локальных процессов" и основанной на презумпции сохранения детерминизма лишь в виде "маленьких островков" в океане нестабильности).

Эпоха постмодерна - в его рефлексивной самооценке - это эпоха "заката больших нарраций", крушения "метарассказов" как принципа интегральной организации культуры и социальной жизни: под "постмодернизмом следует понимать недоверие к метарассказам" (Лиотар). В фундаментальной для обоснования культурной программы постмодернизма работе "Постмодернистский удел" Лиотар определяет модернизм (здесь ошибка: не модернизм, а Модерн; т.е. парадигма Нового времени, а не "модернизм" как художественно-мировозренческое течение и существующий в нем стиль "модерн", - прим. ред.) как культуру "больших нарраций" ("метанарративов"), как определенных социокультурных доминант, своего рода властных установок, объективирующихся не только в социальных институтах и структурах, но задающих легитимизацию того или иного (но обязательно одного) типа рациональности и языка. Такие "доминантные повествования", по формулировке Джеймисона, есть не столько вербальный рассказ, сколько "эпистемологическая категория". Модель "объясняющего рассказа", основанная на презумпции принципиально повествовательной природы знания, лежит в основе нарративистских концепций объяснения (А. Данто, У. Гелли, М. Уайт, Т.М. Гуд и др.).

В качестве детерминирующих векторов, организующих культуру модернизма (т.е. Модерна, - прим.ред.), выступают такие "великие истории" ("метарассказы"), как идея прогресса, идеалы Просвещения, гуманизм свободы личности, гегелевская диалектика духа и т.п. В отличие от этого, постмодерн постулирует принципиальный плюрализм возможных нарративов, вариабельность рациональностей, фейерверк релятивных смыслов, фундирующий языковые игры как альтернативу языку. Тем самым постмодерн осуществляет радикальный отказ от самой идеи традиции: ни одна из возможных форм рациональности, ни одна языковая игра, ни один Н. не является претензией на основоположение приоритетной (в перспективе - нормативной и, наконец, единственно легитимной) "метанаррации". Это находит свое выражение в фигуре "мертвой руки" (К. Брук-Роуз), заимствованной постмодерном из юридической практики, где она означает владение без права передачи по наследству. В условиях "заката больших нарраций" девальвированной оказывается не только онтологическая, но даже конвенциональная универсальность как разновидность идентичности: "консенсус стал устаревшей и подозрительной ценностью" (Лиотар). В условиях тотального культурного плюрализма такая установка оценивается постмодерном как естественная: "затерявшись в ночи среди болтунов..., нельзя не ненавидеть видимости света, идущей от болтовни" (Батай). Постмодерн, таким образом, отвергает "все метаповествования, все системы объяснения мира", заменяя их плюрализмом "фрагментарного опыта" (И. Хассан). - В отличие от "эпохи больших наррации" постмодерн - это "эпоха комментариев, которой мы принадлежим" (Фуко). Идеалом культурного творчества, стиля мышления и стиля жизни становится в постмодерне коллаж как условие возможности плюрального означивания бытия. "Эклектизм является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ленч идут в закусочную Мак-Дональда, на обед - в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге" (Лиотар). Само понятие "мета-наррации" утрачивает ореол сакральной единственности и избранности легитимированного канона, обретая в постмодернистском контексте иное значение: "метарассказ" понимается как текст, построенный по принципу двойного кодирования (Ф. Джеймисон), что аналогично употреблению соответствующего термина у Эко: ирония как "метаречевая игра, пересказ в квадрате". И если, по Т. Д'ану, "модернизм (т.е. Модерн, - прим.ред.) в значительной степени обосновывался авторитетом метапо-вествований", намереваясь с их помощью обрести утешение перед лицом разверзшегося "хаоса нигилизма", то постмодерн в своей стратегической коллажности, программной нестабильности и фундаментальной иронии основан на отказе от самообмана, от ложного постулирования возможности выразить в конечности индивидуальности усилия семантическую бесконечность сущности бытия, ибо "не хочет утешаться консенсусом", но открыто и честно "ищет новые способы изображения.., чтобы с еще большей остротой передать ощущение того, чего нельзя представить" (Лиотар), но различные оттенки чего можно высказать и означить в множащихся.

(http://vslovar.org.ru)

	г. Ивано-Франковск, Группа исследования основ изначальной традиции "Мезогея", Украина

Найти:

на:

narratif.narod.ru Narod.RU Яндексе