НАЧАЛО  



  ПУБЛИКАЦИИ  



  БИБЛИОТЕКА  



  КОНТАКТЫ  



  E-MAIL  



  ГОСТЕВАЯ  



  ЧАТ  



  ФОРУМ / FORUM  



  СООБЩЕСТВО  







Наши счётчики

Яндекс цитування

 

      
Институт стратегического анализа нарративных систем
(ИСАНС)
L'institut de l'analyse strategique des systemes narratifs
(IASSN)
Інститут стратегічного аналізу наративних систем
(ІСАНС)



статья

Алексей ИЛЬИНОВ

*РАЙ ВИСЕЛЬНИКА*
(we fall back into fields of rape…)

…and when Rome falls
falls the world

CURRENT 93 “Rome for Douglas P.”

В Египте восходит солнце, а в Риме взойдет луна
Лопнул китайский зонтик, с дождями пришла весна
Плаксивое небо марта укроет тоской меня
И мне не увидеть город с Летучего Корабля
<...>
И через щели мира, как дымка из шалаша,
Рассеиваясь в пространство, моя просочится душа
Лопнул китайский зонтик, с дождями пришла весна
В Египте восходит солнце, а в Риме взойдет луна.

Кооператив НИШТЯК «Летучий Корабль»

1.

- Вииииисельник! Висельник! Слышишь меня? Гей, гей, Висельник?!? Ты… Здесь? – прошептал чей-то хриплый голос, прокуренный до невозможного основания, отдающий колючей вонью дешевой солдатской махорки. В ответ последовала тишина, оглушающая, мутная, пропахшая насквозь крысиным блиндажным тряпьем. Бурая, словно корка засохшей крови на гимнастерке, ночь распластала рваные крылья над отвалами шахт, жидкой грязью бесконечно-бессмысленных полей и приземистыми слепыми бараками, где уже давно никто не жил. Туманило мартом. Бельмо луны мучным гнойником пухло в замшелых старческих облаках. А Висельника все не было… Он и не думал останавливаться. Промчался невидимо вместе со своей безгласной свитой.
- Вииииисельник! – снова затянул голос… и рухнул в сырые веники бурьяна, где стыло серое пятно прошлогоднего рождественского снега.
Еще какое-то время он вслушивался в пустоту. Ждал. Затем сочно плюнул в сторону луны, ударил ладонью по ржавому кубу бака (как всегда, бак скорбно загудел), где скопилась талая вода, и побрел прочь.
Сойти вниз было не так просто. Требовалась определенная сноровка. Через пару часов после заката прошел дождь, и щебень на отвалах стал скользким. Тоненькое журчащее попискивание ручейков отчетливо слышалось в сдавленной тишине. «Надо успеть набрать воды! Потом прокипятить… В ведре осталось-то всего ничего», - вдруг спохватился он и убыстрил шаг. Щебенка предательски захрустела под разбитыми подошвами ботинок и посыпалась к основанию склона, где размытой тенью скрипела какая-то изогнутая железка. Обломок невесть чего. Крик-крак. Крик-крак. Скрип. Скрип. Скрип. Чей-то скелет, уцелевший еще со времен Эвакуации.

2.

– Грешные вы все! Грешные… Висельник не возьмет вас в Царствие Свое… Не возьмет… Помяните мое… слово. Висельник знает, кто ему нужен… знает… Я помолюсь ему… чтобы он сыночка моего… и внучка…, - старуха умирала тяжело, впадая в забытье и разражаясь после отрывистым карканьем, напоминавшим речь.
Он подобрал ее на окраине дороги, где бомба вдребезги разбила обоз с беженцами. Она и еще пара человек – ребенок лет семи или восьми, не умевший говорить и слепоглухонемой старик - выжили. Ребенок умер от какой-то странной болезни - тело от нее распухало и сочилось мерзкой сопливой влагой.
А ему было все равно. Эвакуация умело прибирала мертвецов. Сколько их гнило в придорожных кюветах, тошнотворных глиняных балках, замшелых рыжих лесах, смрадных болотах и сладковато-жженом мусоре городских муравейников, растоптанных чьим-то сапогом.
- Грядет, грядет Царство Висельника… Я сама видела его. Сын мне сказал об этом… Он в Царствии Его… Он сгорел ведь… В похоронке об этом написано… И внучок мой… сгорел… Огонь забрал их… Угли они… пепел… А вы… вы грешники! Не возьмут вас… Здесь сгинете… Ииииии….- заплакала старуха невидящими глазами. Седые космы распластались на засаленном ватнике, заменявшем ей подушку. Он зачерпнул воды из мятого ведра и прислонил кружку к пронзительно-черной избитой язве рта. Старуха не хотела пить, вода стекала на впалую грудь по шершавому подбородку. Задыхаясь, она продолжала:
- Вот Царствие Его грядет… И сыночек мой будет там… Грядет Висельник и сподручные его… И конь его что лето и зима… Жар он и снег… И звери хищные грядут с ним… И в церквах заупокойные читаться будут… И певчие в крови… и певчие… Висельник… Сыночек, сыночек мой… забери меня… Забери меня… Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный…
В углу зашевелился старик. Оттуда донеслось острое дыхание изрядно немытого тела и мочи. Старик врастал в землю. После смерти ребенка он никуда не выходил из блиндажа. До того, как свалиться, старуха выводила его наружу. На морозном воздухе грудь старика едва заметно вздымалась и опадала. Из легких с тягучим свистом выходил воздух. Старуха что-то говорила ему. Старик ничего не слышал, а только хватался за ее высохшее запястье. Они ходили к могиле мальчика – куче битого кирпича, над которой возвышался крест – две связанные крест-накрест проволокой промасленные доски от оружейного ящика. Старуха неслышно молилась. Старик дрожал рядом.
Они возвращались. Старуха усаживала старика в его угол, а сама ложилась на ложе – нары, застеленные землисто-грязной шинелью. Старуха жалась к бревенчатой стенке, подбирая под себя тощие синюшные ноги в остатках вязаных носков… С потолка капало. Старуха морщилась, отодвигалась, куталась в полу. Наконец, засыпала. Иногда во сне плакала, и все беспокойно повторяла: «Сыночек… сыночек мой…».
Видел ли старик сны – этого он не знал. Да и не желал знать. Он ждал…
Старик врастал в землю.

- И змей пролетит… смрадный над вами… все покойники, покойники под крылами… и в каждой избе покойницкая… и крапивою, крапивою пахнет… и гробы-колоды на лавках в сенях… А читалка-то все поет да приговаривает: «Висельник грядет, грешные вы! Висельник…». Читалка все бормотала: «Придет Висельник… Ой придет!!!». Сыночек… сыночек мой. Уголья. Горе-горюшко моё. Где, где косточки твои? В каком поле-полюшке схоронены? Я бы собрала их… я бы завернула в платочек… я бы носила их как ладанку… как образочек мой материнский, крестильный. Баю-баю, бай-бай… спи сыночек… засыпай…

Спи сыночек… засыпай…

3.

А сны не шли. Он просыпался, лежал некоторое время с открытыми глазами, буравя ими оглохший блиндажный сумрак, нехотя вставал, ежась от вездесущей ночной мокроты, и брел мочиться на улицу. С мокрых скользких веток капало. Было слышно, как капли тяжело бухались в лужу – каааапп… и глухой плеск, как будто невидимая рыбина размером с бревно плеснула хвостом и ушла на глубину… Пауза. И снова то же самое - каааапп… и плеск.
Почему-то он вспомнил дальний безымянный пруд за Поповским лесом, где они с дядькой ловили карпов. Карпы были сонные и громадные – таких он еще никогда не видел. Пучеглазая живая слюда, медленно угасавшая на вечернем солнце, уходившем за майдан. Ближе к ночи была уха. Свежая, наваристая, пахнущая дымком. Дядька наливал в черную от копоти миску обжигающий душистый бульон и клал в него здоровенный кусок рыбы. Ели с волчьим аппетитом, заедая пахучее розоватое мясо карпа ржаным хлебом. Потом, разомлевшие от жирного ужина, запивали его чаем. Дядька не жалел заварки. Чай получался бордово-красным, с брусничными прожилками, и крепким.
В ту ночь дядька рассказал ему о Висельнике. Он лежал на плащ-палатке и смотрел на рыжее пламя. Оранжевые светляки искр улетали в пронзительно-синюю темноту и исчезали там.
«Висельник он вот какой… Когда наступает его срок, он возвращается… Скачет по полям вместе со своими бойцами… Не каждый может выдержать его взгляд. Висельник он таков – одних милует и даже наградит, а другим все – зараз падают замертво. На последней войне, в роте был у нас сержант, видевший Висельника и даже говоривший с ним. Кажется Крысин. Точно –Крысин. Или, подожди, Крысин был в соседней роте… Не помню… В общем, плюгавый такой сержантишка, но живучий – дай Боже! Так вот – увидел он Висельника, а тот и говорит ему: «Как твоя рота, сержант? Все ли готовы? Не заржавело ли еще ваше оружие?». Сержант, конечно, испугался, но нашелся что ответить: «Все хорошо… Все живы-здоровы. И оружие наше в порядке… Бьем врага к ядреной матери… Бьем и не жалеем». «Да неужто?», - расхохотался Висельник. – «Все равно скоро все ко мне пожалуете… Знаю я это. Да не боись, ты! Не боись, сержант! Этой войне скоро конец – и баста! Другие придут на твое место… А тебе скакать вместе со мной по полям да буеракам». Сказал так и пропал.. А сержант… Все, как Висельник сказал, так и произошло. В самом начале наступления роту накрыли свои же снаряды. Да, брат, это тебе не киношки смотреть… Земля трясется. Люди падают… Их вдрызг, в клочья. Сержанта убило наповал. Осколком прямо в грудь. Я же спасся… Хотя как спасся – посекло осколками грудь и ноги, да рука вот правая еле-еле действует. Потом рассказывали, что Висельника видели старики в деревнях, во время Великого Трехлетнего Голода. Да… богопротивные то были времена… И не приведи Царица Небесная жить в них… Жрали все что попадется - кору деревьев, траву и даже солому. А кое-кто и человечиной не брезговал. Голод он не тетка. А когда жрать хочется так, что мочи нет – кого угодно сожрешь. Впрочем, сам понимаешь… не маленький уже. Висельник собрал тогда богатый урожай... Цап… и еще одна душонка его. Был солдатик – и все. Каюк! А потом видели душку на взмыленном черном, что крыло воронье, коне, мчащемся во весь опор… Только грязь из-под копыт… Цок-цок-цок… и топот. Страшно? То-то… А Висельник вернется… Как есть вернется».
И потом в ночи все чудилось конское ржание и чей-то хохот: «Да неужто?». Хотелось плакать – но так, чтобы никто не услышал – ни-ни!!! - и зарыться по самые уши в землю. А дядьке было хоть бы хны – знай, храпел себе. Костерок угасал. Под утро от тепла не оставалось ничего. Даже уголья погасли. Над прудом стлался туман, воровато пряча в брюхе новый день. Новый светлый день…

Каааапп… и плеск.

4.

Тени приходили сразу же после полуночи, когда на небе не оставалось ни одной звезды… Он вызывал их, советовался… Но они лишь мельком видели Висельника. Тот подолгу не задерживался на одном и том же месте.
Старуха умерла под утро, когда за единственным оконцем охнуло и начало бледнеть. Его разбудил стонущий, детский плач старика. Старуха лежала на шинели уродливой болотной корягой, почерневшей в вонючей стоялой воде – острый вытянувшийся подбородок, полуоткрытый беззубый рот, провалы глазниц, восковые, с плесневой прозеленью, морщинистые узловатые руки с обломками ногтей. Старик выл тоненько, жалобно. Иииииыыыы… То ли как ребенок, то ли как щенок-молокосос возле трупа сдохшей матери. Хотелось или пожалеть его, успокоить, или грубо прикрикнуть: «Эй ты, а ну заткнись!».
Но он поступил иначе… Завернул почти невесомое тело старухи в обрывок брезента, поднял куль – ноги с неестественно большими ступнями выпростались из брезента и свесились вниз - и понес его к могиле мальчика. Старик же остался скулить в блиндаже.
Старуху он похоронил рядом… Яму рыть не стал – долго и нудно. Завалил кирпичной крошкой – благо ее было много вокруг - и слегка присыпал землей. Подумав, нашел две палки, связал их наподобие креста и воткнул в могильный холм. Постоял минуты две.
- Где твоя рота? - он поднял глаза. Висельник… Дождался!
- Висельник… Висельник…, - вырвалось из горла.
- Где твоя рота? Готов присоединиться? Бережешь оружие? - Висельник наклонился к нему. Дохнуло гнилыми садовыми яблоками…
- Да… берегу. Я готов… Давно готов… Висельник, забери меня…
- Да неужто?! - Висельник расхохотался. Те, кто пришли с ним, загудели… Заржали кони.
- Я готов…
- Верю, верю… Почему ты не сберег роту? Мою роту…, – отозвался он.
- Они ушли… Все ушли… Я – остался. Здесь… Ждать тебя, Висельник!
- Жди… Теперь уже скоро!
- ЖДИ…, - этот невозможный, до боли знакомый и, в то же время, незнакомый, голос он узнал… Не мог не узнать ЭТОТ ГОЛОС из другой, как будто прошлой жизни, где были пруд, карпы, пахучая уха и утренняя роса.

5.

В блиндаже он снова перепроверил оставшиеся боеприпасы и оружие… Без изменений. Совсем как тогда, когда он впервые перенес их сюда. Видавшая виды винтовка, три обоймы, пара гранат, запалы. Без изменений. Еще планшет с выцветшей от времени, старой ненужной армейской картой (иногда, когда было совсем уж невмоготу и внутри начинало екать, он вынимал ее, бережно разворачивал на коленях и долго всматривался в условные обозначения городов, линий обороны, аэродромов и танковых полигонов – ноготь водил по дороге в лесу, упирался в мост, пересекал его и исчезал в пригородных оврагах, а оттуда выбирался к железнодорожной ветке и по ней, неспешно, прямиком до города и затем, окончательно, исчезал где-то на его улицах).
А старик все продолжал и продолжал скулить в своем углу… Тогда он не выдерживал и прикрикивал на него. Не помогало. Старик тихонько подвывал. Ииииыыыыы… По его землистому морщинистому лицу языческого идола, каким-то чудом сохранившегося во всеобщей паранойе Эвакуации, катились слезы. Настоящие слезы! Мертвецы… Вокруг одни мертвецы! Мертвые… мертвые… Все на свете этом… Он пнул его в бок… Старик всхлипнул, уткнул голову в тщедушные коленки, кое-как прикрытые полусгнившим тряпьем, и умолк. Из его угла несло свежей мочой… «Под себя ходит, гниль…» Мертвецы… о, мертвецы… Целый мир отходящий… Неизвестно куда… к неизвестно каким небесам… неизвестно каким богам… Да и есть ли он, Бог, когда липкую предвесеннюю мглу агонизирующей зимы разрывает мертвецки-молчаливый гон Висельника?
Нет, он молился – молился как умел, искренне, но верить – верить - перестал. Почему-то перестал сразу же, как только началась Эвакуация и все знакомое, такое близкое ему, начало отходить, тонуть, пропадать в непроглядности безвременья, издавая, напоследок, омерзительный крысиный писк. Старик как раз и был одним из тех, кто утонул тогда…
А тонули страшно… С изуродованными от боли ртами с остатками кариесных зубов. Ломали ногти, пальцы и ребра. Теряли облик и с каким-то сомнамбулическим – не иначе - наслаждением бывших человеков рвали друг друга на части, стараясь хоть еще немного продержаться на поверхности. Крысы… Зверье…
Снова вспомнился дядька и его слова, задумчиво произнесенные перед сном: «Вот так, племяш, все-то и проходит… Раз – и нету!!! И мы пройдем, как пить дать! Совсем как та звезда. Не сиделось ей на месте. Она раз – и упала с неба… Видно перегорело у нее что-то. Погас огонечек и уже ничто не воскресит его… Спи, а я еще покемарю». И дядька затянулся, запыхтел самокруткой. А где-то там, в немыслимо-неприступной вышине, где ночуют ангелы, загорелась, чиркнула и стремительно понеслась вниз, крохотная звездочка… Чиркнула и пропала… Дядька сплюнул и затушил окурок.
И еще он вспомнил какую-то давнюю, длинную молитву… «Живый в помощи Вышняго…». Вспомнил и окаменел. Глаза, привыкшие к потемкам блиндажа, смотрели на треснувший приклад винтовки, обмотанный липкой лентой, а губы… губы повторяли снова и снова «Живый в помощи Вышняго…». И тут он рассмеялся – смех как-то сам вырвался из него: «Да кто поможет тебе, а? Да и жив ли ты еще? Скорее нет…». Неужели Висельник был прав и в этот раз? Выходит, что прав… Пока остается только одно – ждать Висельника и надеяться, что однажды он поставит точку. На всем отходящем неведомо куда.

6.

НО КУДА ВСЕ ОТОШЛО?
Он как-то и не задумывался над этим.
До тех пор, пока не увидел ярко-оранжевое, такое теплое, такое привлекательное, такое живое и невозможное ЗАРЕВО там, вдали, за топкими квадратами полей и метелками лесопосадок.
Сначала он не поверил. Вернее, что-то невидимое, инородное, всплывшее из клубка донного ила, отказывало ему в желании поверить. Как всегда дотошно пересмотрев оружие и боезапас, он забрался на отвал и слушал, слушал… Слушал пустоту, жадно глотая жижу сумерек. Напряженно, до звона в ушах, слушал и терпеливо ждал, когда объявится Висельник.
Но ничего не происходило. Сумерки склизким червем переползали в угрюмую ночь, мало чем отличавшуюся от не менее уныло-бесконечного покойника-дня.
КУДА ВСЕ ОТОШЛО?
Когда он ощутил ЭТО и почувствовал, как душа по-бабьи завыла, запричитала, заголосила? Когда в нем пробудилось осознание Когда-то Произошедшего? Где тот мир – его мир, бывшим с ним с самого рождения? Мир, где все было Иным, еще «не отошедшим», не посмевшим «отойти». Мир, где не было Висельника и его свиты, охотно подбирающей еще «не отошедших». Мир, где августовское дымное солнце нагревало траву, начинавшую пахнуть близкой осенью.
И еще в памяти всплыли кадры из фильма, где однажды все люди и животные исчезли с лика Земли, переместились в незнакомое измерение. Неужели все так и случилось? Была Эвакуация, были никчемные скитания-шатания по безъязыким, делириумным лесам и оврагам, беспокойные ночевки в заброшенных домах и сараях, скудный ужин из пары печеных картофелин и тепловатой дождевой воды из придорожной лужи, пробуждение в холодном поту, одиночные выстрелы и внезапный провал в пустоту.
Но было и ЗАРЕВО. Он долго всматривался в него и не верил. Отказывался верить, что в его смутной «не отошедшей» жизни что-то произошло. Какая-то перемена, ранее невозможная.
КУДА ВСЕ ОТОШЛО?
Не туда ли, не в это зарево? Быть может, это и есть призрак киношного Измерения, притягивавшего его все сильнее и сильнее?

Висельника он так и не дождался. Вернулся обратно в блиндаж, забрался на нары, завернулся в шинель – кутался долго, тщетно пытаясь отогнать колючие иглы ночного холода – и, наконец, уснул. Спал беспокойно. Просыпался. Старик глухо постанывал и плакал. Прикрикнул на старика и снова рухнул в небытие. Вскочил на рассвете. Голова гудела, что-то глухо бухало внутри кладбищенским колоколом. Первым делом пальцы слепо нашарили винтовку и рванули на себя.

ЗАРЕВО…

Сон. Навязчивый, идиотический до омерзения, до тошноты и невольной рвоты сон-обманка. Эдакий Мираж Всевышнего. Зыбкая, смутная надежда для Падших.
Ночь неохотно уступала место хмурой сыри рассвета. Старик, похоже, уснул. Он негромко окликнул его: «Эй... эй, старик. Ты жив ещё?». Или… Без ответа. Старик, похоже, спал. Он заглянул в его угол. Старик свернулся в клубочек, прижав коленки к груди, скрюченные хворостины рук сложены на животе. Спал он тихо (необычайно тихо), и лишь раз, с какой-то невиданной гранитной тяжестью, вздохнул. Похоже, ему ничего не снилось. Не могло. Отошедшим ничего и никогда не снится. Они лишены сего. Черно и душно в душах их. Словно в гетто для прокажённых. Среди гнили и мерзости. Вязкой и осязаемой. Это суровый Вышний Приговор, не подлежащий обжалованию. Да и невозможно вычеркнуть то, что Ангелы Божьи начертали кровью на лазури небесной...

<Осень 2003 - 2006 гг.>

 

 

nationalvanguard



 

   
вверх  Библиография г. Ивано-Франковск, Группа исследования основ изначальной традиции "Мезогея", Украина


Найти: на:
Підтримка сайту: Олег Гуцуляк spm111@yandex.ru / Оновлення 

  найліпше оглядати у Internet
Explorer 6.0 на екрані 800x600   |   кодування: Win-1251 (Windows Cyrillic)  


Copyright © 2006. При распространении и воспроизведении материалов обязательна ссылка на электронное периодическое издание «Институт стратегических исследований нарративных систем»
Как подключить интернет-магазин - разработка интернет магазина.
Hosted by uCoz