|
ЧЕТЫРЕ ПОКОЛЕНИЯ ЭПИЧЕСКИХ ГЕРОЕВ
Эта статья возникновением обязана курсу лекций по мировой мифологии,
несколько лет читаемому автором в Университете истории культур.
В основу курса положен, с одной стороны, генетический и типологический
подход, позволяющий увидеть общие черты мифологического мышления
(для родственных народов эта общность объясняется единством происхождения,
для неродственных - универсальностью человеческого мышления); с
другой - исторический, поскольку мифологическое мышление не есть
нечто статичное: в определенные эпохи система мифологических образов
и сюжетов подвергалась радикальным изменениям. Такое сочетание типолого-генетического
и исторического подхода позволяет говорить об эволюции мифологического
мышления в целом, что было отмечено еще А.Ф. Лосевым.
Однако речь пойдет не о собственно мифах (сказаниях о богах), а
об эпосе. Мы утверждаем, что эпос по праву может быть рассмотрен
в кругу мифологических текстов, но занимает среди них особое место,
поскольку в центре внимания эпоса - не сверхъестественное существо,
а человек. С развитием общества представление о том, находило
отражение в системе эпических образом, чтo есть человек, менялось.
Это находило отражение в системе эпических образов, выражающих представления
о системе человеческих ценностей в каждую эпоху.
Отправной точкой данной работы послужила статья И.В. Шталь "Эволюция
эпического изображения (четыре поколения героев "Одиссеи"
Гомера)". Опираясь на сделанные в ней выводы, мы на протяжении
нескольких лет классифицировали мировой эпический материал. Благодаря
выходу за рамки античной мифологии удалось более четко представить
историю эпоса, а кроме того, дополнить или уточнить некоторые теоретические
положения статьи Шталь. Работа не является полемической по отношению
к статье уважаемой исследовательницы, поскольку предполагает иной
подход - не рассмотрение проблемы в пределах одной традиции, а,
напротив, выявление типологических особенностей эпоса путем привлечения
широкого круга источников.
Что такое эпос? Реальная история народа, слегка приукрашенная
мифологическими образами, или древний миф, на который позже наложились
некоторые исторические факты? Каково отношение эпоса к другим мифологическим
текстам - собственно мифу и волшебной сказке?
В.Я. Пропп в статье "Чукотский миф и гиляцкий эпос"
приходит к выводу, что "эпос развивается из шаманского мифа".
Для нас за термином "шаманский миф" стоит не столько рассказ
о странствии шамана-первопредка в ином мире, сколько круг реконструируемых
образов и сюжетов, которые следует признать максимально архаическими
(в лингвистике этому соответствует "праязык"). По сюжету
шаманский миф напоминает волшебную сказку: то же представление
о двух мирах (мире людей и ином - мире духов и хозяев стихий), герой
странствует в поисках женщины (похищенной жены или небесной супруги),
приобретая в пути духов-помощников, вступая в борьбу с враждебными
ему обитателями иного мира. Такой герой - заведомо не рядовой член
коллектива: шаманский миф повествует "о предке, учредителе
рода и обычаев, который... побывал в стране медведей, волков и пр.,
принес оттуда огонь, магические пляски и т.д.".
.Сюжетное сходство сказки и шаманского мифа свидетельствует
о том, что именно волшебная сказка дольше всего удерживала изначальную
форму повествования, но первой утратила его смысловую значимость.
Мы вправе предполагать, что три основные черты первопредка
- героя шаманского мифа (чудесность, невероятность происхождения
и деяний; забота о благе племени; магические способности) были
развиты тремя различными жанрами:
первая - мифом (первопредок обожествляется),
вторая - эпосом (первопредок превращается в великого воина-защитника),
третья - сказкой (образ первопредка теряет значимость).
Миф, эпос и сказка, произойдя из шаманского мифа, со временем все
более расходились в форме и в содержании. Отсюда очевидно: чем древнее
фольклорный сюжет, тем менее его герой похож на обычного человека,
тем больше с ним связано "сказочных" мотивов и тем бoльшие
услуги он будет оказывать людям. Примером сохранности архаики может
служить образ скандинавского Oдина: он - "всеотец", общается
с миром мертвых, проходит шаманскую инициацию, повесившись на мировом
древе; ему свойствен травестизм. Эти черты в шаманском мифе характеризуют
первопредка.
В центре нашего внимания именно эпос - потому что эпический
герой принадлежит одновременно к двум мирам - и миру людей,
и иному; в его образе выражается представление людей о системе человеческих
ценностей - системе, далеко не всегда похожей на современную. Из
трех основных мифологических жанров эпос сильнее всего подвержен
трансформации - когда изменяется система ценностей, изменяется и
образ эпического героя. Именно поэтому можно говорить о смене типов,
смене поколений эпических героев. Почему таких изменений
не происходит с героями волшебной сказки и образами богов (???
- РЕД) ? Эти жанры, в отличие от эпоса, лишены актуальности:
волшебная сказка, потеряв исходную значимость, воспринимается как
вымысел, следовательно, не нуждается в корректировке, а богам поклоняются
из-за их силы, в меньшей степени придавая значение собственно деяниям.
Эпос же выражает представление человека о самом себе, и история
эпоса - это история самооценки человека.
Место и время действия эпических героев напоминают реальную историю
и географию (чем эпос радикально отличается от сказки и мифа, с
реальностью не соотносимых (??? - РЕД)). Однако, как пишет
Б.Н. Путилов, "природе эпоса не свойственно воспроизведение
жизни в реальных формах, хотя, разумеется, отдельные черты и элементы
действительности находят в нем более или менее непосредственное
отражение". Так, в русских былинах география весьма своеобразна:
в былине о Михайле Потыке героиня бежит в Литву, где выходит замуж
за Татарина, а страна, откуда приезжает Дюк, называется (одновременно,
а не в разных вариантах записи!) "Индея богатая", "Волынь
красный Галич", "Корела упрямая", "Сорочина
широкая" (юг, запад, север и восток, т.е. герой приходит
одновременно отовсюду и ниоткуда ! - РЕД). Такое объединение
несочетаемого оказалось возможным на основе общности оценок: Литва
и Орда - враги, Индия и Галич удалены от Киева и славятся богатством.
Аналогичным образом обстоит дело и с эпическим историзмом:
"эпическая история в определенном смысле противостоит истории
реальной, освобождает ее от трагических ошибок и несправедливостей".
Например, существует былина о том, как Илья Муромец освободил захваченный
Царьград. Эти факты подтверждают, что эпос принципиально оценочен.
Главный его герой всегда вызывает у слушателей восхищение (но не
всегда является образцом для подражания). При изменении системы
оценок образ героя либо видоизменяется, либо оттесняется на второй
план или в стан врага. Таким образом, эволюция образа эпического
героя есть эволюция человеческой самооценки.
НЕЗНАНИЕ И ВСЕВЕДЕНИЕ
Сущность первого поколения эпических героев Шталь в упомянутой
статье определяет так: "наслаждение молодостью и мирная жизнь
до старости и в старости", это - "золотой век",
причем живут в нем не только человеческие племена, но и чудовища,
такие как циклопы и лестригоны. Характерной чертой этого поколения
она называет одиночество (сюда же можно добавить удаленность и сознательную
изолированность от мира людей).
Приведенные Шталь примеры показывают, что в образе героев и племен
первого поколения сочетаются противоположные черты: циклопы ужасны,
однако ведут мирную скотоводческую жизнь; рядом с людоедами-лестригонами
выведены гостеприимные лотофаги, однако столь же опасные Одиссею
и его спутникам, как людоеды: одни съедают, другие угощают, но последствия
все равно гибельны. Здесь проявляется одна из важнейших черт иного
мира (а племена первого поколения - это, несомненно, обитатели иного
мира) - объединение противоположностей. Так, в волшебной сказке
иной мир, то есть царство смерти, одновременно предстает и как царство
красоты и изобилия, то же в индийской "Рамаяне", где Золотая
Ланка - обитель ужасных ракшасов- поражает своей чудесной красотой
(но ведь ракшасы в эпосе ужасны именно своей невозможной красотой!
- РЕД.). Наиболее яркие примеры сочетания противоположного в
характеристиках иного мира и его обитателей находим в финской "Калевале":
горящая огнем река [XXVI, 449] и полыхающий камень [XVI, 409]; слепой
хозяин иного мира, который видит своего противника [XVI, 395 - 400],
он, будучи самым могущественным чародеем, предстает в облике "дрянного
пастуха" [XII, 475 - 494]; обломки веретена - одновременно
сто досок, из которых делают лодку [VIII, 139 - 144]; наконец, обитатель
иного мира одновременно и чрезвычайно мал, и огромен:
Спать бы мог под малой чашей,
Поместиться б смог под ситом.
Был он стар, на вид железный,
У него кулак тяжелый,
И скала служила шлемом,
А утесы сапогами [XX, 95 - 100].
В таком сочетании противоположностей нашло отражение древнейшее
синкретическое мышление, о чем писал еще А.Н. Веселовский, а вслед
за ним - А.Ф. Лосев. Представления об ином мире и его обитателях
- героях и племенах первого поколения - соответствуют такому типу
мышления, когда "все решительно и целиком присутствует или,
по крайней мере, может присутствовать во всем", всякая вещь
может иметь свойства другой вещи, они все - взаимопревращаемы. Такой
мир - "это какое-то бушующее море чудес, в котором нельзя найти
никаких законов или хотя бы твердых контуров, в котором все построено
на сплошной неожиданности... на вечном хаосе и беспринципном нагромождении
неизвестно каких вещей". Именно поэтому живое оказывается тождественным
мертвому, большое - малому, центр - границе (например, река смерти
воспринимается то как центр иного мира, то как граница между миром
живых и мертвых).
Как уже говорилось, с племенами первого поколения - обитателями
иного мира - тесно связано представление о "золотом веке".
Понять, как возник образ "золотого века", помогут
два описания.
Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,
Горя не зная, не зная трудов...
. . . . . . . . . . . . . . ...Недостаток
Был им ни в чем неизвестен. Большой урожай и обильный
Сами давали собой хлебодарные земли. Они же,
Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая богатства... -
так пишет Гесиод в "Работах и днях" [112 - 113, 116 -
119].
В "Калевале" герой велит врагу уйти
На поляны без побегов,
На невспаханную землю.
Где ни солнца, ни луны нет,
Нет совсем дневного света.
Там прожить тебе удобно,
Там летать тебе приятно;
Там висят на ветках лоси,
Благородные олени,
Чтобы голод муж насытил [XYII, 411 - 419].
"Золотой век" характеризуется отсутствием современных
форм жизни, точнее неведением их. Ярче всего это проявляется в древнейших
шумерских текстах, где говорится о "чистой", "непорочной"
стране Дильмун:
А там, в Дильмуне, ворон не каркает.
Птица "смерти" криков смерти не накрикивает.
Там лев не бьет.
Волк ягненка не рвет.
Там собака сторожевая, как козлят стерегут, не знает.
Там свинья зерна не пожирает.
Вдова на крыше солод не расстилает.
Птица небесная тот солод не склевывает...
Вот что пишет В.К. Афанасьев об этом "рае": "Дильмун
предстает перед нами скорее как остров незнания, неведения, отсутствия
устоявшихся природных и человеческих законов, чем остров "блаженства".
Так, все, о чем рассказывается в начале текста, то ли существует,
то ли нет, и из самого текста это невозможно понять: голубь не клюет
зерно для солода, то ли оттого что не знает, как это делается, то
ли оттого что этого зерна нет, и так все явления, перечисленные
во введении...".
Таким образом, "золотой век", "золотое царство"
- это, в архаичном понимании, мир, еще не приобретший нынешний вид,
мир неведения, мир - "недоделка". "Калевала"
говорит об этом мире как об "острове неизвестном" и "мысочке
без названья" [XXIX, 41 - 42]; этот мир не ведает войны [XXVIII,
255 - 264], поскольку он вне жизни и смерти; его облик - это "поляны
без растений", "невспаханное поле", "безрыбные
озера" [XII, 459 - 461]. Все, что связано с миром неведения,
является воплощенным несоответствием нормам человеческой жизни.
Так, молодая героиня первого поколения ставит жениху такие условия:
Я тебя сочту героем
И тогда признаю мужем,
Если ты разрежешь волос,
Но чтоб нож без острия был,
Если ты яйцо завяжешь -
Но чтоб узел не был виден [YIII, 93 - 98] -
или велит поймать щуку без невода [XIX, 156 - 160]. Сюда же, видимо,
относятся и всевозможные чудесные предметы типа меча-самосека, лука
"без промаха" и пр. Важно, что в мировом эпосе достаточно
сказаний, где к подобным вещам высказывается негативное отношение.
Например, в "Калевале" герой спрашивает у говорящего человека,
может ли он плыть так,
Чтоб тебя рукой не трогать,
Не касаться даже пальцем,
И плечом тебя не двигать,
Не тащить тебя руками? [XXXIX, 217 - 220],
на что человек отвечает отказом. В нартском эпосе бог-кузнец Тлепш
хочет сделать для Сосруко меч-самосек: "Ты сидел бы дома, а
он убивал бы кого тебе надо и возвращался", - однако молодой
герой считает иначе: "Шагнуть и ударить... самому - лучше меча
нет!".
С героями первого поколения, а также с попавшими в иной мир часто
связывается мотив неведения человеческих форм труда. Так, в нартском
эпосе кабардинцев одинокому кузнецу Дабечу горном служит заря, наковальней
- валун, а его ученик, родоначальник всех грядущих кузнецов, Тлепш
кует кулаком на колене, железо слушается взгляда Тлепша. То же говорится
и о главном герое финского эпоса Вяйнемейнене, который, попав во
чрево великана Випунена (то есть в иной мир), делает из одежды кузню
и кует кулаком на колене [XVII, 133 - 140]; примечательно, что Вяйнемейнен
не является героем первого поколения, но, будучи в ином мире, ведет
себя по его законам.
Пока герой первого поколения не ведает человеческих форм жизни,
он живет со своим миром в гармонии, но стоит только реалиям мира
людей вмешаться в его судьбу, как начинается разлад: едва Тлепш
изобретает первые молот, наковальню и клещи, как железо обжигает
его руки и будет жечь впредь. Аналогична и судьба месопотамского
героя Энкиду. Первоначально "шерстью покрыто все его тело,
/ Подобно женщине волосы носит" - то есть он существо неопределенного
пола (тождество противоположностей в ином мире; кроме того, волосатость
героя - устойчивый признак иномирности). Энкиду ест траву вместе
с газелями, вместе со зверьми ходит к водопою - он нечто среднее
между человеком и животным. Первоначально это - существо иномирное,
вполне сопоставимое с героями первого поколения в неведении форм
человеческой жизни. Но приходит блудница Шахмат и, соблазнив, "доделывает"
его - после этого звери начинают бояться Энкиду, превратившегося
в человека. Примечательно, что одним из результатов "доделывания"
стало убавление физической силы Энкиду, которая у собственно героев
первого поколения настолько велика, что не позволяет общаться с
миром людей (самый яркий пример - русский Святогор, который так
тяжел, что его "не носит мать-сыра-земля"). Сходный мотив
убавления силы будущего героя также есть в русском эпосе - в былине
"Получение силы Ильей" герой со второго глотка воды обретает
мощь немеренную, такую, что готов свернуть землю (аналогичной силой
похвалялся герой первого поколения Святогор), а третьим глотком
эту силу убавляет. Сопоставление образов Вяйнемейнена, Энкиду и
Ильи Муромца с собственно героями первого поколения показывает,
что черты этого поколения могут быть и у героев, к нему не принадлежащих,
- либо в сюжете, описывающем приход героя из иного мира в мир людей
(Энкиду и Илья), либо в рассказе о посещении героем иного мира,
об инициации героя.
Мотив инициации является практически единственным средством
введения героев первого поколения в сюжет, поскольку такие герои
- обитатели мира смерти и сами не могут пойти на контакт. Более
того, они к этому контакту и не стремятся (так как встреча с живым
разрушает их "неведение" и может оказаться гибельной)
и к пришедшим из мира людей относятся индифферентно или враждебно.
В архаическом эпосе инициация главного героя - непременный элемент
сюжета, который может быть унаследован и эпосом классическим: ирландский
Кухулин обучается военному искусству у хозяйки иного мира Скaтах,
Вяйнемейнен попадает во чрево Випунена, дабы постичь мудрость, Илья
Муромец получает от Святогора богатырскую силу; инициатическими,
по сути, являются все приключения Одиссея, Рамы, изгнание Пандавов
в леса, путешествие Гильгамеша за бессмертием. Остановимся на некоторых
деталях подробнее.
Владыка иного мира нередко тождествен своим владениям. Например,
русский Святогор - "малоочеловеченное порождение природы",
где человеческое и ландшафтное дифференцированы слабо27; в ирландском
эпосе имя Скaтах происходит от "scath" - "тень";
финский Випунен описывается так:
На плечах росла осина,
На висках росла береза,
С бороды свисали ивы,
И ольха на подбородке,
Изо лба тянулись ели,
Меж зубов качались сосны [XYII, 61 - 66].
|
